Миссия «Двойник». Александр Терентьев

лишь тогда, когда «каждый солдат знает свой маневр», когда разведка, связь, артиллерия, авиация и все остальные точно знают и четко выполняют свою работу, когда вся армия представляет собой безукоризненно отлаженный механизм. Вынь из часов крохотную шестеренку или из затвора мелкий штырек бойка – часы можно выкидывать на помойку, а грозный автомат превращается в бесполезную железяку.

      Что могут сделать против двух десятков хорошо вооруженных и отлично подготовленных опытных вояк трое измученных недоеданием, недосыпанием и тягостной неизвестностью младших офицеров, большую часть службы изучавшие уставы да «Краткий курс истории ВКП(б)» вместо стрельбы на полигонах? Разве что одно – попытаться подороже продать свои жизни. Хотя… Хотя всегда есть и другие пути. Плен – это, конечно, позор, вещь противная, но ведь… все же жизнь.

      Тохадзе злобно ощерился и, окинув взглядом прильнувшего к борту танка политрука, кивнул в сторону прекративших стрельбу немцев:

      – Ну, вот они. Покажи нам, какой ты герой, комиссар!

      – Николай, твой сектор справа. Шорохов, ты говорил, у тебя гранаты есть… Николай?!

      – Да слышу я. Слышу, Яша… – Крутанув барабан револьвера, Тохадзе пересчитал патроны и недовольно дернул головой, затем тщательно выцелил одну из касок, взял чуток пониже, плавно нажал спуск и удовлетворенно кивнул – каска ткнулась вниз и замерла. В ответ со стороны немцев вновь ударил пулемет и автоматные очереди. – Ты чего притих там? Гранату кидай! Попробуй по пулемету… Э!

      Политрук извлек из необъятных карманов ребристую тяжелую лимонку, торопливо выдернул кольцо с чекой и, не высовываясь, швырнул гранату в сторону немецкой бронемашины. Но лимонка улетела куда-то вбок, ударилась о дорогу, чуть подпрыгнула и, закатившись под разбитый грузовик, глухо рванула, добивая мертвую полуторку, но не причинив ни малейшего вреда немцам.

      Старший лейтенант, нехорошо затвердев лицом, высовывался на мгновение из-за хлипкой брони и посылал очередную пулю в немцев, не забывая подсчитывать оставшиеся в обойме патроны.

      «Так… Ага, еще один есть! Вот так-то, отец… Ты никогда не любил меня, я всегда был чужим в твоем доме. А когда я, доведенный до отчаяния твоими придирками и холодной неприязнью, попытался застрелиться, ты посмеялся надо мной, когда я остался жив. Ты сказал тогда: “Ха, не попал!..” А теперь я попадаю!.. Четыре… Ты всегда считал меня слабаком и никчемным мальчишкой. А я докажу тебе, что я – настоящий мужчина и умереть сумею как настоящий офицер!.. Шесть… Еще одного, и последний патрон – мой. Я докажу тебе, что я мужчина, а не мальчишка! Тохадзе чего-то молчит… Убит, что ли?.. Семь! Все, пора!..»

      Тохадзе и не мог ничего сказать – винтовочная пуля тяжелой оглоблей ударила его в плечо, а граната, разорвавшаяся совсем рядом, тугой волной шваркнула Николая о броню, вышибая остатки сознания из гудевшей колоколом головы. Наган с опустевшим барабаном тихо выскользнул из грязной от пота, пыли и крови руки…

      Немец ящерицей