Ночь наслаждений. Джулия Куин

пробормотала что-то бессмысленное, поскольку не могла заставить себя сказать, что все в порядке и не стоит беспокойства или что она очень рада. Ей нравилась леди Хонория. В отличие от Дейзи, она тоже понимала, как отвратительно звучит квартет, но в противоположность Айрис хотела выступать. «Потому что нужно поддерживать репутацию семьи», – настаивала она.

      Семья и традиции. До них в квартете играли семнадцать составов дам Смайт-Смитов, и если Хонория настоит на своем, еще семнадцать составов пойдут по их стопам. Так что не важно, как звучит музыка.

      – Еще как важно, – буркнула Айрис.

      Хонория легонько ткнула кузину смычком.

      – Семья и традиции, – напомнила она. – Вот что важно!

      Семья и традиции. Энн не возражала бы иметь и то и другое. Хотя это выступление не слишком ее радовало.

      – Видишь что-то? – спросила Дейзи, которая прыгала с ноги на ногу, как суматошная сорока. Энн уже пришлось дважды отступить, чтобы уберечь пальцы.

      Хонория, стоявшая ближе к месту, от которого они должны были войти, кивнула.

      – Есть несколько пустых мест, но немного.

      Айрис застонала.

      – И так каждый год? – не выдержала Энн.

      – Как именно? – переспросила Хонория.

      – Ну… э…

      Существуют вещи, которых просто не говорят племянницам своей хозяйки. Например, никто не комментирует отсутствие музыкальных способностей у других леди. Нельзя интересоваться вслух, действительно ли концерты всегда так ужасны или только в этом году. И уж определенно не стоит спрашивать, почему, если концерты так отвратительны, люди продолжают приходить.

      В этот момент из боковой двери выскочила пятнадцатилетняя Харриет Плейнсуорт.

      – Мисс Уинтер! – Энн повернулась, но прежде чем успела что-то сказать, Харриет объявила: – Я буду переворачивать вам страницы.

      – Спасибо, Харриет, это мне очень поможет.

      Харриет широко улыбнулась Дейзи, которая ответила презрительным взглядом.

      Энн отвернулась, чтобы никто не увидел, как она закатила глаза. Эти двое никогда не ладили. Дейзи все воспринимала слишком всерьез, и Харриет на ее фоне казалась беспечной.

      – Пора! – объявила Хонория.

      Они вышли на сцену и после короткого вступления начали играть.

      А Энн начала молиться.

      Господи, она в жизни не трудилась так усердно! Пальцы бегали по клавишам в отчаянной попытке успеть за Дейзи, игравшей на скрипке так, словно игра была на скорость.

      «Это абсурд, абсурд, абсурд», – нараспев повторяла Энн про себя. Как ни странно, единственный способ выдержать все это – продолжать говорить с собой. Вещь Моцарта была невозможно трудной даже для виртуозов.

      «Абсурдно, абсурдно… ой! До!»

      Энн вытянула правый мизинец и едва успела вовремя нажать на клавишу. То есть не совсем вовремя: на две секунды позже, чем полагалось.

      Она бросила быстрый взгляд в публику. Женщина в первом ряду выглядела совсем больной.

      «За работу, за работу…»

      О