Дежавю. День второй. Алексей Олексюк

подобных. Почему считается, что быть как все – плохо, что нужно непременно выделяться из толпы, быть «яркой личностью»? Не лучше ли… не мудрее ли искать то, что нас объединяет, а не разъединяет? Разве не так?

      – Не знаю…

      Девушка присела на единственную сухую скамейку под сенью высокого клёна. Книга легла ей на колени.

      – Давайте читать дальше.

      – Вы собираетесь читать вслух? – шепнул ей Антон, подсаживаясь сизбоку.

      – А вас что-то смущает?

      – У меня ощущение, что вот эти ребята, – он кивнул в сторону взъерошенных ворон, чистивших свои перья о мокрую траву, – явно из КГБ.

      Аделаида присмотрелась: длинноклювые птицы, действительно, походили на персонажей дешёвых шпионских фильмов пятидесятых годов, этакие однобокие «рыцари плаща и кинжала».

      – Что ж, значит им тоже интересно.

      13. Последствия ночного разговора

      Войдя в родной подъезд, мальчик, прежде всего, сбил с шапки и воротника налипший снег. Привычный кисловатый запах ударил ему в ноздри. Огромный чёрный кот, неподвижно возлежавший доморощенным сфинксом у дверей лифта, пристально следил своими зелёными очами за каждым движением мальчика. Тусклая люминесцентная лампа над электрощитом угрожающе гудела, то и дело смаргивая от напряжения. И такая несусветная тоска подкатывала к сердцу от её монотонного гудения и жиденького «жидомасонского» свечения, что мальчик поспешил взбежать на третий этаж и постучать в знакомую дверь.

      Открыл ему старший брат, одетый в мятые брюки, стоптанные тапки на босу ногу и белую футболку с эмблемой чемпионата мира по футболу. Под мышкой он держал учебник английского языка.

      – Вот из ит? – произнёс брат, отступив от порога вглубь прихожей.

      – Да вот, – ответил не владевший языком Шекспира мальчик, устало опустившись на старинный сундук, стоявший под вешалкой. Медный свет лился сквозь дымчатый плафон люстры, душистым липовым мёдом обволакивая отсыревший мозг. Голова у мальчика отяжелела. От верхней одежды исходил едва ощутимый запах талого снега. Хотелось завалиться на бок – прямо здесь, на жёстком, окованном железом сундуке, и подремать, пока родители в зале смотрят телевизор, а старший брат на кухне безжалостно щиплет струны отцовской гитары, завывая акыноподобным речитативом:

      Ла-андон из зэ кэ-эпитл

      Оф Грэ-эйт Бри-иттн-н-н…

      Тепло растекалось в теле мальчика, плескалось в голове, убаюкивая усталое сознание.

      – Суп на плите! – крикнула мама из зала. – По-моему, ещё тёплый.

      – Хорошо, – отозвался мальчик, с трудом отгоняя отягощающую его дрёму.

      Он заставил себя подняться с сундука, снять перешитую из маминой шубы куртку, вязаную шапку с надписью «Puma», валенки-самокатки, пройти в ванную и подставить ладони под струю горячей воды. Наполнив горсть, мальчик плеснул себе в лицо: это вернуло ему способность осмысленно двигаться в заданном направлении. Он двинулся на свет.

      Недавно