.

шавку. – Я думал, всем мальчикам нравятся собаки, а девочкам – кошки.

      – Я – не все, – твёрдо заявил мальчик, поворачиваясь, чтобы уйти, но странный ночной собеседник определённо не понимал намёков.

      – Ты живёшь где-то поблизости? – спросил он.

      – Да. Вон в той девятиэтажке.

      – Так мы соседи! – мужчина слегка хлопнул мальчика по спине. – Ты не против, если мы с Сэром проводим тебя?

      Мальчик был против. Но из вежливости промолчал. Он невольно взглянул на злобный клок шерсти без лап и хвоста, который подпрыгивал рядом со своим худощавым хозяином. Абсолютно ничего аристократического в этой взбесившейся меховой шапке не было.

      – А почему я не видел вас раньше? – спросил мальчик, когда они двинулись по расчищенной трактором дорожке. Розоватый свет уличных фонарей заливал её ещё не застывшей глазурью.

      – Я недавно переехал.

      – Вы тоже работаете на комбинате? – предположил мальчик, поскольку все жители района так или иначе были связаны с огромным текстильным комбинатом, чьи длинные корпуса и высокие трубы смутно виднелись в просвете между домами.

      – Нет. Я писатель.

      – Писатель? – мальчик с недоверием взглянул на узкоплечего мужчину в цигейковом пальто и цигейковой же шапке. Не тянул он как-то на писателя… Хотя… кто их знает? Ни одного из них мальчик до сих пор не видел вживую: может, Михаил Шолохов или Роберт Рождественский тоже ходят в цигейковых куцых пальтишках и покоцанных молью шапчонках.

      – Что же вы пишите? – спросил резонно мальчик.

      – Книги, – не менее резонно ответил мужчина.

      – А в нашей школьной библиотеке их можно почитать?

      – Нет. Их нет в библиотеке.

      – А где их можно почитать?

      – У меня нет пока изданных книг, только рукописи.

      – Значит, ваших книг никто не читал?

      – Я читал их друзьям… Понимаю, звучит не убедительно. Но лучше быть не издаваемым писателем, нежели издаваемым графоманом.

      – Графоманом? – переспросил мальчик, впервые услышавший это слово.

      – Есть такие люди, которым не важно что, но лишь бы писать… В детстве мне очень хотелось быть «как взрослые». Я не понимал, для чего взрослые пишут и читают написанное, для меня это было не важно. Важен был сам процесс, дававший ощущение «взрослости». Поэтому я решил стать писателем. Составив вместе две деревянные табуретки, соорудил таким образом подходящий моему росту «письменный стол». В качестве «стула» выступала низенькая скамеечка для ног. Я взял стопку писчей бумаги из отцовского портфеля и перьевую ручку из маминой сумочки. Окончив эти приготовления, сел за «стол» и принялся методично заполнять листы ровными строчками абсолютно бессмысленных закорючек, имитирующих буквы: издали они походили на мелкий аккуратный почерк. Родители смотрели на мою самодеятельность как на безобидную (хоть и странную) игру. Так что я оставался «графоманом» до семи