Звёздная метка. Александр Кердан

и припомнил один из эпиграфов, нравящийся Варваре Ивановне: «Я знал Ансельмо. Умный, осторожный, Он с мудростью лукавство сочетал…»

      Конечно, Николай неспроста на фотографии сидит с «Антикварием» в руках. Это знак, вне всякого сомнения. Но вот какой?

      Панчулидзев стал припоминать сюжет романа, искать в нём какую-нибудь зацепку. Но сколько ни бился, ничего путного в голову так и не пришло, кроме того, что всё в этом романе связано с секретами и разоблачениями, которые герои раскрывали, срывая маски со своих противников. Может быть, и ему следует сорвать маску с фотографии?

      Оглядев дагерротип ещё раз, meo periculo[23] он осторожно оторвал картонку, к которой была приклеена карточка. Увидел на её обороте надпись: «Английская набережная, 18. Петербургский частный коммерческий банк братьев Елисеевых. Сейфовая ячейка № 11 (до востребования)».

      Как выглядит сейфовая ячейка, каким образом он получит доступ к ней – Панчулидзев не знал. Однако это было уже что-то реальное, и он решил действовать sine mora[24]. Дорожный паспорт был при нём: по возвращении в столицу он ещё не успел снести его в адресную экспедицию. Помимо паспорта, на всякий случай, Панчулидзев прихватил с собой и грамоту на дворянское достоинство и отправился в банк.

      В банке он, не впервой за последние дни, убедился, что будь ты хоть семи пядей во лбу, а встретят тебя по одёжке. Новое платье Панчулидзева вкупе с княжеской грамотой произвели на банковского служителя должное впечатление.

      Он сразу встал во фрунт и, хотя довольно долго и придирчиво проверял его бумаги, но то и дело извинялся за формальности, неизбежные при подобной, новой для банка, услуге. Удостоверяясь, что перед ним тот самый клиент, на чьё имя открыта ячейка, служитель вручил ему ключ и проводил в комнату для хранения ценностей, где оставил Панчулидзева одного.

      С замиранием сердца Панчулидзев раскрыл дверцу своей ячейки и увидел в глубине её небольшую записную книжку. Вещица была дорогой, с золотым обрезом, в зелёном сафьяновом переплёте, с золотой же застёжкой.

      Он раскрыл книжку и сразу узнал почерк друга.

ЗАПИСКИ НИКОЛАЯ МИХАЙЛОВИЧА МАМОНТОВА

      Пишу эти записки, не помышляя состязаться с теми, кто полагает себя сочинителями, одарёнными талантом связывать буквы в слова, а слова соединять в предложения. Доверяю бумаге мои мысли и чувства с одной целью: лучше разобраться в том, что со мной произошло и что может ещё произойти в дальнейшем.

      Вести дневник, как это принято у многих людей моего круга, мне лень, да и полагаю бессмысленным это занятие. Станешь писать в дневнике хулу на сегодняшний день, желчно высмеивать всё происходящее, самому после будет стыдно за подобную оценку; если же, напротив, будешь смотреть на окружающее восторженно, через розовые стёкла, неизбежно утратишь честный взгляд на вещи и события, что не менее постыдно…

      Посему и избрал я род записок, где, не особенно привязываясь к хронологии событий, без обязанности ежедневно

23

Meo periculo – на свой страх и риск (лат.).

24

Sine mora – без отстрочки (лат.).