Избранное. Григорий Горин

костюме, брюки у него расстегнуты.

      Я обрадовался, кричу:

      – Товарищ Синицын!

      Он – от меня. Я – за ним. Он – в кабинет. Я – за ним. А секретарша меня не пускает. Я ору:

      – Дайте мне сказать ему два слова!

      Она говорит:

      – Товарищ Синицын занят. Пишите бумагу!

      Я говорю:

      – Я не буду писать бумагу! Я уже писал бумагу… Я больше к Мишулину и Рязанцеву ходить отказываюсь… У меня уже печать стоит!.. У меня уже бумага в деле в общем отделе!

      Стою я бледный, меня всего трясет.

      Секретарша говорит:

      – Не волнуйтесь, товарищ! Сейчас все выясним!

      Звонит она по телефону, чего-то выясняет и говорит:

      – Вашей бумаги в общем отделе уже нет.

      – Как – нет? – спрашиваю. – А где же она?

      – Не знаю, – говорит секретарша. – Очевидно, пошла по инстанциям. Заходите в понедельник, тогда и выясним.

      Тут я не выдержал, каюсь. Нервы подвели. Оттолкнул я секретаршу, ворвался в кабинет и кричу:

      – Товарищ Синицын, так вас растак!!! Что здесь у вас творится?

      Гляжу – а брюки у него застегнуты.

      – Вам что, товарищ? – спрашивает.

      – Ничего! – говорю я. – Так… проверка слуха… – Повернулся и пошел.

      Иду весь злой и думаю: «Сам он застегнулся или на мое заявление отреагировал? Ведь если бумага так быстро пошла по инстанциям, то чего ж я наорал на человека?»

      Когда горит душа

      Монолог строителя

      Про этот случай у нас в городе много глупостей рассказывали, но я-то чистую правду изложу, поскольку был всему случившемуся свидетель, если не сказать – соучастник.

      Строило наше СМУ столовую. Обыкновенную столовую, типовую, одноэтажную. И вдруг кто-то слух пустил, что это, мол, будет вовсе не столовая, а «кафе-опохмелочная», и будто бы она будет работать с семи утра, и будто бы там будут отпускаться огуречный рассол, квас, пиво, ну и, конечно, крепкие напитки. В общем, все, за что пьющий человек поутру жизнь отдаст.

      Кто такую глупость мог придумать, я даже и не знаю, только некоторые в нее поверили.

      Во всяком случае, три дня слух в городе обсуждался, а на четвертый день, в понедельник, прихожу я рано-рано, часов в пять, на стройку и вижу что-то неладное – посторонние люди на площадке. Человек десять мужчин, а то и больше. Стоят хмурые, воротники подняли, ежатся на морозе.

      – Вам чего, ребята? – спрашиваю.

      – Да вот, – говорят, – пришли проведать, скоро ли «опохмелочная» откроется?

      – Что вы, – говорю я, – сдурели, что ли? Какая «опохмелочная»? Обыкновенную столовую строим, типовую, одноэтажную.

      – Ладно-ладно, – говорят, – ты нам не заливай! Ты давай строй скорее! Видишь, у людей душа горит…

      Смотрю я на них, вижу – действительно, люди, пострадавшие с вечера: глаза у них красные, лица серые, телом подрагивают. И главное – уходить не собираются.

      – Да вы что, ребята, – смеюсь я, – думаете здесь до открытия простоять, что ли?

      – А чего же? – говорят они. – Можно и подождать. Чай, уже немного осталось…

      – Да вы в своем уме? – спрашиваю. – Как так