Печалясь и смеясь. Галина Щербакова

на стул.

      – И где ж это вы собираетесь обретаться своей многодетной семьей?

      – Без проблем, – ответил Игорь. – От матери у нее хорошая квартира со всеми делами.

      – А куда ж вы мать дели?

      – Ты выражайся! – ответил Игорь. – Рак. Умерла.

      – А отец существует в природе?

      – Тоже умер.

      – Нашел своему ребеночку наследственность, – пробурчала Феня. – Сплошные покойники.

      – Можно подумать, – засмеялся Игорь, – что с тобой этого не случится… Что ты бессмертная!

      – Так ведь живу еще! – резонно ответила Феня. – А их нету.

      – Меньше народу, больше кислороду, – засмеялся Игорь.

      – Добрый ты у меня! – сказала Феня. – Гуманист.

      – Кстати, – сказал Игорь. – Я фотографию видел у Ирки с одной гулянки. Так там и ты, и ее родители. Молодые и пьяные…

      – Я? – удивилась Феня. – Откуда ж я могу с ними быть?

      – Ты ж всех знаешь! – засмеялся Игорь. – У Ирки мать была журналисткой. Куциянова ее фамилия.

      Феня сдержалась, как белорусский партизан. Потому что еще до слов пришло к ней приказание: держись, женщина, и сиди устойчиво. Вернее, сиди усидчиво.

      – А! – ответила она как бы равнодушно. – А!

      Тут надлежало спросить и про отца. Получилось бы в масть. Но Феня решила – ширк! ширк! – вытереть пыль. Встала, пошла размазывать грязь, чтоб больше было.

      Ах ты, девочка-мышонок! Родишься ведь и будешь… Не нужна ты мне! Не нужна! Потому что я однолюбка, у меня Ваня – один, сын – один, внук – один. На два не делюсь, мышонок. Неделимая я частица… Я, мышонок, атом… Так с тряпочкой-вехоткой добралась Феня до старого ученического портфеля, в котором держала большие фотографии. В то самое время, как родить Куцияновой дочку, Феня не помнила у Куцияновой мужа. Итальянца долбаного помнила, хотя в глаза не видела. Другие разные мужские особи всплывали на поверхности воды воспоминаний… Инструктор по идеологии, например… Похабистый такой мужчинка… Главреж оперетты, круглый, как хорошо покатавшийся по свету колобок… Феню тоже щипал, причем больно, зараза, пришлось даже дать по рукам, обиделся, дурак, нажаловался завстоловой. Вот она, фотография. Вот. С юбилея газеты. Феня была на обслуживании. Стоит с самого краю, на животе поднос плашмя, на голове черт-те что, тот еще вид. В моде тогда были начесанные и налаченные башни. У нее выше всех. Было из чего строить. Куциянова, как у нее и принято, с голым разворотом плеч. Идеологический инструктор, главреж, Ваня… Все тут, все по местам… Ваня, как и полагается первому человеку, в центре, девки из общего отдела к нему притулились, кто головкой, кто бочком, но он стоял прямо, он понимал, что вспышка магния – это не просто. Это документ. Не отмажешься. Поэтому руки его шкодливые висели строго по швам и лицо изображало серьезность, ужимок не допустило.

      – Мам, я пошел! – сказал Игорь.

      – Подожди, – ответила Феня. – Ты не эту фотку имеешь в виду?

      – Точно! Она… – засмеялся Игорь. – Ты тут как Екатерина Вторая…

      – Я такая и есть, –