Приглядывающий с небес. Галина Голицына

глаза и всласть зевнув, бедная моя подружка хрипло спросила:

      – Ну, чего тебе?

      – Сеня приходил.

      – Куда?

      – Ко мне. Только что.

      – Где? – стала она крутить головой.

      – Да нет его здесь, балда! Во сне приходил.

      – А-а…

      Она потеряла ко мне интерес и бухнулась на подушку. Правда, тут же вскочила и уставилась на меня:

      – И чего сказал?

      – Я опять ничего не поняла. Я почему-то говорила, что Олечке пора в школу, а он сказал, чтобы я её спасала. И себя. Школа ей грозит несчастьем, что ли? – Я заплакала. – Верка, я боюсь…

      – Так. Расскажи мне весь сон, пока не забыла.

      Я честно рассказала всё, как помнила, и, опустошённая рассказом и слезами, легла на подушку.

      Вероника тщательно меня укрыла, подоткнула одеяло и сказала:

      – Теперь спи. Утром думать будем.

      А утром мы с подружкой надумали ехать к моим родителям. Олечку мне хотелось повидать, да и к Арсению на могилу надо бы наведаться. Я ещё успела застать Федю трезвым. Втолковала ему, что пару дней побуду с родителями и Олей. Кажется, понял.

      Между нашими городами очень удобное транспортное сообщение: и автобусы ходят, и электрички. Мы выбрали автобус: и быстрее, и комфорта больше, и покоя: за высокими мягкими спинками можно на время пути укрыться от чужих глаз и ушей, поговорить о сокровенном, помолчать, подумать, даже тихонько поплакать.

      Всю эту программу мы с Вероникой выполнили. Она даже всплакнула со мной за компанию. После синхронного утирания слёз, деликатных сморканий в надушенные платочки и горестных вздохов мы пришли к выводу, что Арсений снится мне неспроста. Скажет он мне что-то дельное или так и будет интриговать – одному Богу ведомо, но на могилку к нему сходить необходимо и службу заказать в церкви тоже бы неплохо. Может, душа его успокоится.

      Остаток дороги мы посвятили воспоминаниям. Вспоминали детство наше золотое, незабываемую школьную юность. Разговор, естественно, крутился вокруг Сениной персоны, но рикошетом задевал всех наших одноклассников и учителей.

      Мы вспомнили, как к нам в школу пришла новая учительница, и её, как на грех, назначили к нам классным руководителем, потому что наша классная дама тогда как раз ушла в декретный отпуск. Новая училка сразу же, засучив рукава, принялась нас перевоспитывать. Ну, видимо, именно так она понимала свою миссию классного руководителя.

      Боже, как же люто мы её ненавидели! А за что любить истеричку, к тому же больную на всю голову?

      Звали её Алиса Георгиевна, но поскольку она была достаточно молодой женщиной – где-то в районе тридцати, – некоторые наши пожилые учителя стали по-свойски звать её Алечкой. Так вот она сделала им в учительской строгий выговор и напомнила, что в школе нет и не может быть ни Алечек, ни Валечек, что к учителям уменьшительные имена неприменимы. И сказала, что зовут её Алиса Георгиевна, и никак иначе. Но выговаривать эту абракадабру – «Алиса Георгиевна» – охотников было не так уж много.

      Мы тут же, естественно, прилепили ей кличку. Поскольку имя «Алиса» у нас, как и у