Инга Артамонова. Смерть на взлете. Яркая жизнь и трагическая гибель четырехкратной чемпионки мира. Владимир Артамонов

тем не менее прекрасно в Инге уживались.

      Ингин характер начал проявляться довольно рано, лет с двух. Уж если она не захочет идти ножками, то никакая сила не заставит ее сделать хотя бы один шаг – ни уговоры и обещания, ни даже шлепок. Она не будет капризничать, валяться на асфальте, просто не пойдет, и все. И выразит свой отказ спокойно и невозмутимо.

      Так и приходилось маме брать на руки этого тяжелого ребенка (в прямом и переносном смысле) и нести его километра два, что отделяли наш дом от яслей.

      Но в то же время и в яслях, и потом в саду все внимание устремлялось на Ингу: смотрите, вот какие упитанные и розовощекие дети у нас!

      От отца и деда Инге передались сметливость и хваткость в работе – так же все в руках горело. От бабушки Евдокии Федотовны, о которой я расскажу, – сочувствие к людям, сердечность и отзывчивость. От другой бабушки – артистизм. От мамы – настойчивость.

      Дочь Прасковьи Игнатьевны Леля, у которой был туберкулез, и ее муж до войны жили в одной комнате с нашей семьей – нашей мамой, отцом и Ингой. Леля часто играла с маленькой Ингой, ласкала ее. Все это, видно, послужило причиной того, что у Инги уже в подростковом возрасте тоже были обнаружены признаки туберкулеза. Впервые они проявились у нее как-то поутру. Мы разбужены были осторожно-тревожным стуком в дверь нашей комнаты. Открыв глаза, я увидел бабушку Пашу у двери, лицо ее выражало крайний испуг, было бледным.

      Интуитивно я повернул голову к кровати, на которой должна была спать Инга. Кровать была пуста, несмотря на очень раннее время – часов пять утра.

      Бабушка Паша, призывно дрогнув голосом, выкрикнула:

      – Что вы спите, с Ингой плохо!

      Мы все – мама, бабушка Евдокия Федотовна и я – побежали на кухню.

      На кухонной скамейке, у окна, вцепившись в нее пальцами, так что ногти впились в доску, сидела Инга в халате, закрыв глаза, бледная, прислонившись спиной к двери, выходившей на черный ход. Сидела совершенно тихо, и только сдвинутые к переносице брови и испарина на лбу выдавали ее усилия, с помощью которых она старалась перетерпеть в себе что-то болезненно-неприятное.

      Мы подхватили ее, уложили в постель.

      Тогда-то, после исследований, и обнаружен у нее был небольшой туберкулезный очаг.

      Министерство здравоохранения, одна сторона здания которого выходила прямо в наш двор, шефствовало над жителями нашего дома, и Инге, как туберкулезнице (а ее уже поставили на учет в специальный диспансер), выделило путевку в санаторий. Это было в сорок девятом году. Санаторий, куда Инга была помещена, находился недалеко от Киева – станция Ворзель.

      Рациональное питание, свежий лесной воздух и внимательное отношение к больной дали прекрасные результаты. За три месяца пребывания в санатории Инга заметно поправила свое здоровье. (Кстати, она умела очень быстро набирать вес: за те три месяца она поправилась на целых девять килограммов!) Только один раз потом что-то похожее на эту болезнь проявилось у нее – в пятьдесят девятом году,