Пугачев и Екатерина. Владимир Буров

помню.

      – Ну, прочти.

      – Забыла.

      – Так прочти по бумажке.

      – Я ее потеряла.

      – Ты у меня получишь по рогам, коза!

      – Не ругай ее, – сказал Левша. – Дай я объясню.

      – Объясняй.

      – Записала бы на бересте. Небось не потеряла бы, пока не выучила.

      – Так я сама уж догадалась. И записала их на бересте.

      – Что значит, Их? Говори просто:

      – Стихи.

      – Ой, не люблю я это слово, милый мой, – ответила Агафья.

      – Почему? – не понял Левша.

      Оглобля тоже удивился:

      – В чем дело?

      – Там про любовь. Если не буду читать с листа, с бересты, я имею в виду, могут подумать, что это я сама влюбилась, – ответила девушка.

      – Ну, и что?

      – Так, а какая страсть-то в этом? – не понял и Оглобля.

      – Ну, как вы не понимаете? Чай стыдно.

      – Я не понимаю, чего тут стыдного? – сказал Левша. А Оглобля добавил:

      – Действительно, я тоже не андестенд.

      – Ну, как вы не понимаете? Будут думать, что это я лично, а не поэт или поэтесса, сзывает всех на свою вечеринку.

      – Ну и что?

      – Я бы так и не против был, если бы ко мне все пришли, – сказал Левша.

      – Вы, может быть, и не против, а я не хочу, чтобы меня все трахали.

      – Так никто так и не подумает, – сказал Левша.

      – Ну, как же не подумают, если я не с бересты читаю, а ору от души во все горло? – вопросом ответила Агафья. – А хочу! Я лав ю! Что это, если не прямой призыв:

      – Приходите все сегодня ко мне ночью?

      – Ладно, – махнул рукой Оглобля, – читай с листа.

      – Мне Боржоми надоел, полюбила я Бордо превосходнейший французский, – сказала без запинки Агафья, глядя в бересту.

      Левша взял у нее бересту.

      – Ну, что ты врешь, – сказал он, – здесь ничего не написано!

      – Так олух ты царя небесного, – ответила Агафья. И добавила: – Не всяко слово в строку пишется, но в голову нашу переносится. Для мыслей-то береста не нужна. Не понятно?

      – Мне нет, – сказал Оглобля.

      – А я все понял, – сказал Левша. – Лицемерка.

      – Не лицемерка, а артистка, – сказала Агафья.

      – А есть разница? – спросил Оглобля.

      – Ладно, – резюмировал Левша: – Наливай, коли так. Только повтори для мозгу-то, чтобы был готов, своё признание в любви к Бордо.

      – Я лав ю, Бордо, мой милый, превосходнейший.

      – Сказала бы лучше по-французски.

      – Еще не выучила французский. Я вам не полиглот какой-нибудь. Сказала же:

      – Люблю одного.

      – Кого?

      – Так вот его. – И Агафья указала на прикрепленного к столбу богатыря.

      – Брось, брось, твоя любовь ему не поможет, – сказал, все еще стоя спиной Толстый Фред.

      – А моя? – спросила Даша, присутствие которой никто так и не замечал. Здесь было темно. Не очень, но полумрак был настоящий.

      Все