Самый большой подонок. Геннадий Васильевич Ерофеев

жизнь – в том смысле, что ты станешь жить, как велит, как хочет, как учит Определитель. Такая жизнь должна нравиться каждому – значит, понравится и тебе, – с непоколебимой убеждённостью замкнула женскую логическую цепочку матушка Вомб.

      Я даже вспотел от такой, с позволения сказать, женской логики.

      – А по какому праву этот ваш Главный Бабуин распоряжается чужими жизнями? – задал я вопрос, который в зависимости от ответа мог оказаться и риторическим, и нериторическим.

      Трое слуг Определителя уставились на меня, как на умалишённого. Карлик крякнул, Хенда выронила из рук карандаш, а Вомб осторожно провела рукой по моей растрёпанной шевелюре, словно успокаивая плохо выдрессированного пса. Невычесанного Кобелину, если хотите.

      – Кто такой Главный Бабуин? – вопросил оторопевший Лапец, но его не удостоили ответом.

      – Неужели не понимаешь? – участливо проговорила Вомб, не убирая ладони с моего затылка.

      – Нет, – как и подобает классическому Ивану Дураку (одно из моих многочисленных кодовых имён), честно ответил я.

      Впервые с момента нашей встречи руки карлика застыли неподвижно.

      Вомб нервно облизнула губы.

      – Потому, что он Определитель, дурашка, – взъерошив мои патлы, терпеливо «объяснила» она. – О-пре-де-ли-тель!!!

      – Определитель дурашка? – деловито-дурашливо переспросил я, подражая болтливому волнистому попугайчику.

      – Опасный тип! – опередив Вомб, отрывисто прокаркала карга с карандашом. – Теперь я сама убедилась, что Лапец должен конвоировать Лохмача в максимально недёжной ипостаси клубка. – Она повернулась к патронажной сестре: – Ты согласна, Вомб?

      Вомб убрала руку с моей головы и, слегка волнуясь, сказала:

      – Я-то давно согласна. – Брови Вомб нахмурились. – Да вот Лапец не очень настроен катиться клубком.

      – Буду ведь обречён на половое воздержание! – сварливо проквакал карлик. – Так и заболеть недолго!

      – Не преувеличивай, – успокоила его многоопытная матушка Вомб, весь облик которой просто кричал о том, что, как говорится, медсестре лучше переспать лишний раз, чем недоесть. – От этого ещё никто не умирал!

      – Оплатим вредность, – скупым голосом бросила Хенда и принялась яростно копаться в засаленном гроссбухе, вероятно, сброшюрованном из развёрнутых кульков из-под жаренных на масле-«рыгаловке» пирожков.

      Карлик издал тоскливый протяжный звук, который мне никогда не удастся в точности воспроизвести.

      – Ещё вопрос, – подвергаясь опасности быть поколоченным, поднял я руку, словно примерный ученик.

      – Если последний, то давай, – не отрываясь от бумаг, процедила Хенда, теряя к разговору всякий интерес, какового интереса у неё и было-то шиш да кумыш.

      – Спрашивай! – напряжённо сказала Вомб, опасаясь очередной вшивой шуточки и потому придерживая меня за плечо.

      – Почему от вас выходят не только мальчиками, но и глубокими