Самый большой подонок. Геннадий Васильевич Ерофеев

вдруг позеленела от злости.

      – Ну вот что, – оборвала она карлика, – ты вроде бы хотел сравнить Лохмача с Владимиром Тишковым? Я тебе предоставлю такую возможность. Элеонора, зачитай гостям пару строк из заключения! – Она в который раз постучала обкусанным торцем карандаша по столешнице. – И давайте, мои милые, закругляться. Ты не забыла, Вомб, о цели экскурсии? – напомнила она моей, как я теперь знал, патронажной медсестре.

      – Ты права, – виновато сказала Вомб и сделала знак нам с карликом. – Юмор – лучшая разрядка после такой неблагодарной работёнки, вот меня и повело…

      – А чёрный юмор – ещё более лучшая, – проскрипела Хенда и буркнула: – Читай же, Эля!

      Вся пунцовая от смущения, Элеонора принялась оглашать строки сюрреалистического заключения.

      – … Следующий грех, значительно более крупный, Владимир Тишков снова совершил на сексуальной почве, – читала девица. – В пору полового созревания, то есть приблизительно в четырнадцатилетнем возрасте, как установлено Хурой Бройд, он, не имея постоянной подружки, склонил свою мать к односторонним орогенитальным контактам, – в невыразимом смущении шевелила она ярко накрашенными губками, явно пока не испытавшими горячих прикосновений упругой мужской плоти. – Фелляции со стороны матери для удовлетворения растущих сексуальных потребностей сына продолжались до достижения им шестнадцатилетнего возраста. – Элеонора завершила чтение выдержек из заключения и бесшумно захлопнула папку, продолжая рдеть как алая роза.

      – Ну-у-у, – ошарашенно протянул Лапец, – ваша взяла! Вот так сукин сынок! – Руки его задёргались как два кнута при виде голой спины крепостного крестьянина. – По мне, так лучше бы людей убивал, как Лохмач. Маху вы дали: вперёд сынка надо было пригласить к нам его стервозную мамашу!

      – Наша всегда берёт! – резонно заметила Хенда.

      – До той мамаши даже твои руки не дотянутся, Лапец, – подковырнула карлика Вомб. – А вообще я с тобой согласна. Уж я бы занялась с этой дамочкой! – помечтала она, не в силах скрыть профессионального интереса к эксцентричной мамаше несчастного Владимира Тишкова.

      Что ж, интерес матушки Вомб был вполне понятен. Я и сам, наивный, не предполагал, что где-то существуют такие чрезмерно чадолюбивые мамаши.

      Хенда отбросила карандаш и поднялась.

      – По-моему, достаточно, други мои! Вы хотели, чтобы Лохмач покрепче задумался над своим будущим, а вместо этого развлекли его и тем самым сняли стресс.

      Воцарилось неловкое молчание. Даже хамоватый карлик виновато развёл руками, едва не коснувшись пальцами стен. Молодая курьерша тоже явно тяготилась странным спектаклем, а я и подавно чувствовал себя не в своей тарелке. Впрочем, для меня подобное состояние становилось уже привычным.

      Чётко стуча каблуками, Хенда продефилировала к обитой кожзаменителем двери в смежное помещение и скрылась за ней. Через пару минут она появилась, ведя за руку мальчика лет семи, то есть на исходе младенчества, с плаксивым выражением лица и совершенно голенького.

      –