Тихий русский. Геннадий Васильевич Ерофеев

гибрида достигали высоты более трёх метров. Это, конечно, был печально знаменитый борщевик с его жгучими, опасными для человека эфирными маслами.

      Спасо-Преображенский монастырь, плачущий по Петру Петровичу Буланову, возвышался на левом склоне превращённого в съезд оврага, правый занимали давно уронившие совсем не ньютоновские яблочки фруктовые сады. Летом и ранней осенью их аромат эклектично смешивался с одуряющим фрагрансом отхожих мест, конструкция которых не претерпела изменений со времён княжения Глеба. Один из участников самого первого «Пелетона», чернокожий парнишка из нью-йоркского Гарлема, испытал настоящий шок от лицезрения и обоняния гарлема нуровского – так называемой Макуры – и устроил на спуске грандиозный завал. Понятное дело – тут «завосьмерит» не только велосипедное колесо, но и человеческая крыша.

      Макура – жаргонное имя, данное народом кличка, «погоняло» текстильной фабрики «Красный луч» и прилегающей к ней территории, включающей в том числе и Октябрьский съезд. Не добегая до берега реки, съезд дает два ответвления: одно налево – на улицу Набережную; другое, совсем короткое – к воротам проходной «Красного луча».

      В эпоху чрезмерно развитого социализма фабрика выпускала тиковые ткани, в основном идущие на солдатские матрасы. Она считалась преуспевающим, крепким предприятием.

      Среди других муромских микрорайонов-гарлемов, составляющих город, Макура считалась, пожалуй, самой «гарлемской». Условия труда на фабрике были адскими. Она наполняла окрестности непереносимым шумом. Лишь в «красилке» было чуть потише, зато мощнейшее сероводородное «амбре» сбивало с ног любого человека, не подготовленного к кромешному аду пребыванием в советской коммуналке.

      Совершив ещё школьником экскурсию на это «передовое социалистическое предприятие», Геныч по выходе на свежий воздух не смог вспомнить ничего из увиденного: находясь в инфернальной душегубке, он отключил сознание, чтобы не блевануть и не показаться однокашникам слабаком и маменькиным сынком. Вельзевул не глядя бы махнулся с красильным цехом «Красного луча» котлами, ваннами и чанами, в которых он отмачивал грешников, но в безрыночной тогда экономике подобный бартер был невозможен, и фабричонка отстояла право называться сущим адом.

      Даже не избалованные материальным достатком и бытовым комфортом муромские девчонки не хотели делать ткани для солдатских и зэковских тюфяков в таких нечеловеческих условиях. Но выручали гастарбайтеры. Вернее, гастарбайтерши. В Муром валом валили не пригодившиеся на родине смуглянки-молдаванки из «цветущей социалистической Молдавии». Деваться на фоне сплошного процветания им было некуда, вот они и устремлялись в по-скобариному прижимистый, холодный, неприветливый и негостеприимный Муром.

      Местная шпана и пэтэушники (отыщи семь различий первых от вторых)