Катаев: «Погоня за вечной весной». Сергей Шаргунов

гнезда врангелевского и антантовского шпионажа».

      «Слово “Дзержинский” приводило врагов в ужас, – со знанием дела писал Катаев в «Правде» 1936 года к десятилетней годовщине смерти «железного». – Для недобитой русской буржуазии, для бандитов и белогвардейцев, для иностранных контрразведок Дзержинский казался существом вездесущим, всезнающим, неумолимым, как рок, почти мистическим».

      И еще одно отступление. Зимой 1934-го Катаев оказался в Ленинграде (как следовало из рассказа 1935 года «Тени»): «Меня повели к одному человеку с двойной фамилией, назначенному к высылке». У этого гонимого «бывшего», когда-то инженера, «за несуразно большие деньги, не торгуясь» он купил графин екатерининской эпохи, «похожий на хрустальную церковь барокко». Покупке (которая выглядела как поощрение) предшествовало чувство опасности – визитер ощутил присутствие «пугающего предмета», хотя и был «не в состоянии его обнаружить»: «Я стал осматриваться по сторонам, ища встревожившую меня вещь». И вдруг увидел портрет Дзержинского. «Трудно было ошибиться в значении этой демонстрации… Портрет висел явно для издевательства, к которому трудно было придраться».

      «– Будьте уверены, если ситуация изменится, я у вас куплю этот графин за тройную цену.

      И я увидел перед собой красиво причесанную, свободно опущенную голову с легкой проседью…

      Он так и сказал, просто, с медленной полуулыбкой: “Если изменится ситуация”».

      Под конец жизни Катаев в разговоре с журналистом Борисом Панкиным осуждающе назвал Дзержинского «наверняка троцкистом, и уж наверняка – левым эсером». «Это была одна компания», – обронил он о Феликсе Эдмундовиче и Льве Давидовиче.

      Незадолго до смерти он сказал юному редактору издательства «Художественная литература» Ольге Новиковой по поводу повести «Уже написан Вертер»: «Я же не виноват, что там так было».

      В сообщении «от коллегии О.Г.Ч.К.» в одесских «Известиях» 26 ноября 1920 года (газета клеилась на улицах, текст набран на оборотной стороне желтого листа неразрезанной табачной бандероли с изображением трезубца и надписью «20 цигарок») читаем про «огромное дело, прошедшее на заседании коллегии губчека 28 октября. По соображениям оперативного характера опубликование этого дела задержалось. Число участников этого дела достигает 194 чел. и представляет собой огромную контрреволюционную организацию, в которой сплелись белополяки, белогвардейцы и петлюровцы».

      Для ста человек утвердили приговоры к расстрелу (вина одного из них – «офицер царской армии, уклонившийся от регистрации»), для кого-то – к концлагерю, 79 человек выпущены на свободу «как непричастные к делу».

      В списке освобожденных среди прочих значатся вразбивку Валентин Катаев и Евгений Катаев. Повторимся: вероятнее всего, их вина – белое прошлое Валентина. Да и каким боком наш герой мог быть причастен к польскому заговору? Вряд ли через своих любимых англичан… С другой стороны – еще раз спросим: неужели брата взяли только за то, что брат? Впрочем, в списке расстрелянных по этому делу можно увидеть целые семьи – те же Венгржановские…

      Непонятно, если Катаев был арестован в марте 1920 года, как его могли