Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях. Е. П. Ковалевский

сыновей своих от луча света. От одного-то из этих трех сыновей, по имени Буданчара, произошел в восьмом колене Чингис-хан[7].

      Исугай-Багадур был главой племени киат и наруг, которое впоследствии к нему присоединилось. Возвратившись однажды домой из своего опустошительного набега, он нашел у себя сына, которого родила одна из жен его, Улун-эке (Улун – облако, эке – мать). Исугай назвал сына Темушин, иные говорят, в воспоминание убитого им в этом набеге начальника племени, Темушин-ога, другие – в ознаменование крепости сил младенца; Темушин, по-монгольски, значит лучшее железо.

      Темушин, принявший впоследствии столь грозное имя Чингис-хана, родился у горы Дилун-балдан[8], которая находится между Ононом и Керелуном. Он явился на свет с куском запекшейся крови в правой руке.

      Дорогой, хотя я и ехал окруженный словоохотливыми монголами, однако, говорил с ними мало: как-то лень было говорить; при покойной и мерной поступи лошади, под небом, от которого не пышет раскаленным жаром, а веет прохладой, невольно увлекаешься мыслью, которая работает чрезвычайно деятельно, пока, наконец, усталая, не спадет на какой-нибудь слишком прозаический предмет, где ей трудно поразгуляться. За то, как скоро мы приходили на место и разбивали и меблировали мою юрту, что обыкновенно продолжалось с четверть часа, ко мне сходились монголы – провожавшие во время предшествовавшего переезда для того, чтобы проститься и получить обычные подарки, новые провожатые, – чтобы поклониться и поднести молочные пенки или даже ходаки, узенькие и тонкие платки, приготовляемые, преимущественно, в Тибете; часто приходил и тусулакчи со своей свитой. Простые монголы садились кружком, на разосланном на земле ковре, а чиновные на складных стульях, на которых боялись пошевелиться и, конечно, весьма охотно опустились бы долу, если бы не удерживало их на этом шатком возвышении чувство своего достоинства. Тут-то, после чашки, другой чая, освежался ум, разнеживалось тело, и разговор тек свободный и непринужденный.

      Многим, может быть, покажется странным, диким, положение европейца, которому подобное общество может доставить удовольствие; но я вовсе не скрываю, что оно действительно было мне приятно. Случается, что люди рады сообществу паука, расстилающего свою ткань в углу их одинокой комнаты. Правда, монголы всегда вносили с собой в юрту особую, довольно неприятную атмосферу; но, во-первых, при посещении их обыкновенно открывали верх, что значительно освежало воздух; во-вторых, нечистоплотность монголов имела в глазах моих историческое значение, и я без труда узнавал в них тех же самых, нисколько не изменившихся людей, о которых еще Карпин говорит[9]: Vestes suas поп lavant, пес lavari permittunt, et maxime a tempore quo tomtrua mcipiunt, usque quo desmat lllud tempus. Рубруквис, в своем путешествии[10], говорит тоже самое о нечистоте и неопрятности монголов.

      Я не мог передать вам всех вариантов преданий, рассказываемых чуть не каждым монголом на свой лад, о происхождении героя Монголии;

7

Mailla, t. IX, p. 3; Hist. de Mong. par le baron d'Ohsson. O. Иакинф выводит несколько иначе родословную Чингис-хана в своей истории. (Joseph de Mailla. Histoire générale de la Chine ou annales de cet empire, douze volumes, Paris, 1777-1783; Abraham Constantine Mouradgea d'Ohsson. Histoire des Mongols depuis Tchinguis-Khan jusqu'à Timour, 1834–35. – Прим. ред.).

8

Это показание монголов подтверждает и Рашид, стр. 106.

9

Vrmentms, spec. Hist. lib. XXXI, cap. 4.

10

Voyage en Tartane, chap. IX.