Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях. Е. П. Ковалевский

наковальню, ну, а кто ее видел? Уж полно есть ли она там?

      – Есть ли она там!.. Когда бы не было, так бы и не ковали на ней.

      – Да кто же там кует?

      – А кто его знает! Слышно только по ночам тук-тук-тук.

      – Вот что! Ты слышал?

      – Слышал! – отвечал он, замявшись; – да и жертвы бы не стали проносить даром горе, коли бы на ней не было этой наковальни.

      Тусулакчи искоса подмигивал, указывая на кундуя, и когда тот отъехал от нас подогнать какого-то отсталого от стада верблюда, он, с усмешкой, обратился ко мне:

      – Жертва! Какая это жертва? Человек сотня из хошуна соберутся к горе, да заколют барана, а потом поскачут на лошадях, друг с дружкой сцепятся в борьбу, да и разойдутся. Вот у нас, так другое дело!

      – А что у вас?

      – А разве не слышали про гору Гентей?

      – Слышал, да в толк не возьму; как было-то дело?

      – Чингис-хан тут охотился, истомился, пить захотел, а чаши не было; людишки где-то поотстали или растерялись в лесу; вот он и думает, как ему быть? Смотрит, а чаша перед ним, чаша как раз по нем: видно с неба свалилась.

      – Ты видел? – спросил я.

      Тусулакчи отвечал не заикнувшись: видел! И потом описал ее: будет ведер в 15, сделана из смеси желтой и красной меди и чугуна. Когда в ней приносят жертвы, так сам Амбань-бейсэ приезжает, а известно, что только на Хан-оле присутствует он при жертвоприношении. Да еще что говорят? Не надо и жертвы нести, – придут на гору, а чаша уже полна и молока, и чаю, и сластей; а кто наполняет ее – неизвестно! Только смотрят, на какую сторону перельется молоко, в той стороне и благодать в тот год!

      – Подлинно диво! – заметил я.

      Гентей – слово маньчжурское, означает удивительный; речка Харзиту, составляющая один из притоков священной у монголов Толы, берет начало из нее. Онон и Керелун, славный рождением и первыми подвигами на берегах его Чингисхана, вытекают из Гентейского хребта, из гор Телерцзидаба. Обе реки, потом, уходят на восток и составляют вершины Амура; Керелун, под названием Аргуни (Эргуне по-монгольски), соединяется с Шилкой, и служит границей между Россией и Китаем.

      Степь еще не успела вполне развернуться, разгуляться; туманная полоса, давно вырезавшаяся на ярко освещенном восточном горизонте, мало-помалу определялась, принимала формы и образы отдельной горы по мере того, как мы подымались все выше и выше, приближаясь к ней; караван наш расположился у подошвы, под ее затишьем, на ключе Боро-худжир. Кумирня, в которой приносят молитвы и жертвы горе, осталась невдалеке, позади нас.

      От самого Дархана до Шара-шароту, дорога пересекается частыми увалами; почва все еще взволнована небольшими горными отрогами; только у станции Шара-шароту вид более степной: грунт земли хрящеватый, дорога – чудное природное шоссе; трава плохая; возле лежащее озеро солоновато и скудно водой; все это принадлежности Гоби.

      У станции Шара-шароту такие бедняки нищие, каких мы еще не видали; а что за юрты у них, что за юрты!

      Здесь пошли скучные, томительные переговоры с китайскими