Заново, как в первый раз. Дмитрий Ахметшин

почти всегда не так, – закончил про себя Егор.

      3.

      Папа одарил Егора фамилией Гримальдов, и Егор совершенно не видел в ней ничего предосудительного (кроме слова «грымза», которым его дразнили в садике цыганские дети) до тех пор, пока в восьмом классе не начал проходить по физике дисперсию света. (Надо сказать, что по физике, как и по большинству других предметов, Егор был ноль без палочки; он не думал вникать в то, что не понимает; на уроках пялился в окно, ковыряясь в носу, или, когда его пересаживали к стене, дремал, уткнувшись носом в сгиб ладони). Тощая, как спичка, Нина Николаевна рассказывала про физика Гримальди¹ и объясняла премудрости прохождения света через призму. Вокруг медленно нарастал смех. А на перемене кто-то посоветовал Егору «не смущать людей великими познаниями и убираться обратно в свой кратер на луне». С тех пор к нему прилипла кличка Гримальди.

      – Эй, Гримальди, ты что сегодня, вторую мировую решил начать? – Спросил Черемяго.

      – Что? – Егор поднял голову от тетради, где рисовал бегущих куда-то палочных человечков.

      В это время вошла учительница, Ада Михайловна, которая в течение десяти минут общалась о чём-то в коридоре с завучем. Эта пышнотелая армянка буквально попирала несимметричностью своих форм великую науку, которую преподавала – геометрию. Увидев, что подопечные смотрят на Егора, она вдруг изменилась в лице.

      – Гримальдов, встань!

      Егор подчинился, не слишком понимая, в чём он провинился.

      – Ты что же, не умывался с утра?

      – Умывался, – Егор шмыгнул носом, созерцая ухмылки на лицах ребят. – Я вроде как заболел.

      Все, все на него смотрели. До последнего парня, до последней девчонки. В сущности, ничего удивительного, обычный школьный неудачник, каких миллионы, но всё же… чем он это заслужил? И почему он так жалок? Почему не способен сохранить чувство собственного достоинства, как, например, Олле, высокий, почти нордический блондин с редким в этих краях типажом, который запросто жуёт жвачку, когда его вызывают к доске, и бесстрастно смотрит на учителя своими льдистыми голубыми глазами, да так, что тот мешается и зачастую первым опускает взгляд. Или Черемяго (который, кстати, запросто всегда смеётся над своей фамилией), маленький человечек, в родственниках которого, кажется, водились все возможные национальности; его выгоняют с урока не реже двух раз в неделю. Выходит из класса он всегда вразвалочку, уверенный на сто процентов, что когда-нибудь взойдёт такой же походкой на жизненный олимп.

      Егор вздёрнул глаза. Она тоже смотрит.

      – Тогда тебе следовало оставаться дома! – рявкнула Ада Михайловна, сжав пухлые руки в кулаки, – и не смущать людей своей физиономией.

      На лицах появляются ехидные улыбки… и на её лице тоже.

      – Можно мне в туалет? – спросил Егор, чувствуя, как к горлу подкатывает комок из огня и слизи.

      – Можешь выйти. И на мой урок не возвращаться.

      На пороге Егор оглянулся, надеясь поймать её взгляд. Но ей уже не