Диктатор. Сергей Снегов

Плохая работа, капитан Прищепа!

      – Отличная работа, полковник! Замечу в скобках, что в делегации солдат три моих разведчика и что их оратор Григорий Варелла тоже мой человек, к тому же из самых боевых. А если солдаты хорошо знакомы с положением в стране, так ведь не из сводок нашего маршала. И что нас ожидают неприятности, особенно вас, тоже не из пальца высосали. Люди понимают свои задачи.

      – Бестия вы, капитан! – не удержался Гамов от своеобразной похвалы. – Сами все задумали, сами осуществляли!

      – Коллективная работа, полковник. Спорили, вырабатывали решения…

      Гамов посмотрел на меня. Я отрицательно покачал головой. Я понятия не имел, что среди моих солдат проводится тайная работа. Гамов обернулся к Пеано. Пеано ослепительно заулыбался:

      – Мы! Мы! И я – больше всех. Я ведь хорошо знаю маршала. И характер дядюшки тоже не первый год изучаю. Мы стали опасны для них. Почему бы нам их не переиграть? Настроение солдат в такой игре – карта козырная. Вот так мы решили.

      – Маршал не осмелится отбирать у солдат награды! Он все же не отпетый дурак, – задумчиво сказал Гамов.

      – Не осмелится, верно. И дядюшка не осмелится – единственная воинская часть, вернувшаяся с победой, а не разбитая! Но почему не разоружить наш корпус под видом его пополнения, переформирования, оздоровления?.. Хорошие словечки для плохого дела всегда найдутся. Нам надо сохранить оружие – мы исполняем ваше решение.

      – Я не говорил об этом. – Гамов пристально вглядывался в Пеано. Тот сбросил свою маскирующую улыбку и снова, как в схватке с Мордасовым, стал истинным – злым и решительным.

      – Вы об этом думали, полковник. Все ваши передачи били в одну точку. Пора от стереопередач перейти к действиям поактивней.

      – Вы говорили с генералами, Пеано?

      – Нет, конечно. С Коркиным говорить бесполезно, он распался. А Леонид Прищепа и сам понимает, что вы задумали и на что решились.

      – Задумал, решился!.. Вы уверены, что разбираетесь в моих невысказанных намерениях?

      – Уверены! – в один голос отозвались Прищепа, Пеано и Гонсалес.

      – Что ж, подождем завтрашнего дня, – сказал Гамов.

      «Завтрашний день» растянулся на десять суток. День за днем по своей территории мы двигались радостным маршем к Забону. Каждодневно возобновлялась одна и та же картина: тысячи встречающих на сельских дорогах и в городах, цветы, подарки – и речи, речи, речи! Конечно, мы знали, что на фоне постоянных неудач наши победы должны производить впечатление. Были в курсе, что стереопередачи чрезвычайно усиливают нашу известность, но даже Гамов, диктовавший тексты, не подозревал, что так быстро превратился из неизвестного полковника во всенародного героя.

      До города Парку мы двигались по шоссе, а из Парку в Забон и Адан шли железные дороги. Здесь корпус должен был погрузиться в поезда: пустые составы уже стояли на всех путях. На вокзале ко мне кинулась