Диктатор. Сергей Снегов

широким проспектам густо двигались оживленные мужчины и женщины, в скверах бегали радостные детишки, в роскошно убранных магазинах было полно товаров и покупателей. И следа былого довольства не было в мрачном городе. Мне показалось, что даже и солнца теперь в Адане меньше, чем раньше, – впрочем, солнца вообще не было: небо затягивали тучи. Три четверти магазинов были закрыты и темны, у открытых змеились молчаливые очереди. Больше всего меня поразило отсутствие детского гомона, так отличавшего раньше дневную жизнь столицы. Конечно, мы знали, что многие ребятишки вывезены во внутренние области, но знать, что детей нет, – это одно, и совсем другое – почувствовать их отсутствие.

      О нашем приезде в Адан не сообщалось, и люди в очередях равнодушно провожали глазами наши машины. Среди прохожих я увидел наших солдат в гражданских костюмах – отпускники задержались в столице перед поездкой на родину. Они не подавали вида, что узнают нас. Павел Прищепа хорошо знал свою службу.

      В приемной нас встретил Вудворт.

      – Правительство заседает уже два часа, Маруцзян встает рано, все к этому приспосабливаются. – Он понизил голос. – Капитан, все по плану?

      – Оптимально, – ответил Павел.

      В зал заседаний мы вошли гуськом – впереди генерал Прищепа, за ним Гамов, я, Пеано, Гонсалес, Павел и несколько наших офицеров – я их не называю: они не были посвящены в заговор.

      Все члены правительства встали, когда мы вошли, Маруцзян и маршал Комлин стали пожимать наши руки, Вудворт громко называл наши фамилии и воинские звания. Когда очередь дошла до Пеано, Маруцзян посмотрел на него недобро, но сказал совсем не то, что говорили его глаза:

      – Счастлив видеть тебя здоровым, племянник!

      Пеано засиял самой ослепительной из своих улыбок:

      – Тысяча благодарностей, дядя!

      Нас посадили за отдельный стол. Всего в зале их было три – большой, вдоль торцевой стены, на возвышении вроде сцены, второй, еще длинней, от главного входа до другой торцевой стены (там тоже была дверь), и третий, напротив двери. За первым сидело правительство: Маруцзян, министры и военные, за вторым – вызванные чиновники. Вел заседание сам Маруцзян. Министр энергетики докладывал о производстве сгущенной воды.

      Я не узнавал Маруцзяна. В стране не было другого настолько же известного человека. Его красочные портреты, его фотографии, его стереоснимки висели в каждом учреждении, в квартирах, на перекрестках. Мы навеки запоминали невысокого плотного мужчину, круглолицего, толстощекого, с коротким, картошкой, носиком, с поросячьими, но проницательными глазками. Помнили и его голос – торопливый, шепелявый, то взрывающийся гневными выплесками, то опускающийся до льстивого уговаривания. Нынешний Маруцзян имел мало общего с той знаменитостью. Тот, прежний, казался лет на десять моложе своего возраста, этот выглядел на десяток лет старше себя. Заседание правительства вел осунувшийся, похудевший, посеревший старик с потухшими