На горах. Павел Мельников-Печерский

и держит себя высоко, а Корнею во всем спускает. Бывает, что Корней и самого его обругает на чем свет стоит, а он хоть бы словечко в ответ.

      – Что ж бы это значило? – спросил Никита Федорыч.

      – Какие-нибудь особенные дела у них есть, – сказал Володеров. – Может статься, Корней знает что-нибудь такое, от чего Марку Данилычу не расчет не уважить его.

      Меж тем на пароход бабы да девки дров натаскали. Дали свисток, посторонние спешат долой с парохода, дорожные люди бегом бегут на палубу… Еще свисток, сходни приняты, и пароход стал заворачивать. Народ с пристани стал расходиться. Пошли и Никита Федорыч с Володеровым.

      Воротясь на квартиру, Меркулов велел подать самовар. И только что успел налить стакан чаю, как дверь отворилась и на цыпочках вошел Володеров.

      – Чай да сахар! – молвил Лука Данилыч.

      – К чаю милости просим, – ответил Меркулов. – Садитесь-ка – самая пора.

      – Покорнейше благодарим, Никита Федорыч. Я к вам по дельцу. Оченно для вас нужное, – вполголоса сказал Володеров.

      – Что такое? – немножко встревожившись, спросил Меркулов.

      – Да насчет вашего товара желаю доложить, – еще больше понижая голос, отвечал Володеров.

      – Что такое? – совсем уж смутившись, спросил Меркулов.

      – Этот Корней с письмом ко мне от Смолокурова приехал, – шепотом продолжал Володеров. – Вот оно, прочитайте, ежели угодно, – прибавил он, кладя письмо на стол. – У Марка Данилыча где-то там на Низу баржа с тюленем осталась и должна идти к Макарью. А как у Макарья цены стали самые низкие, как есть в убыток, по рублю да по рублю с гривной, так он и просит меня остановить его баржу, ежели пойдет мимо Царицына, а Корнею велел плыть ниже, до самой Бирючьей Косы[168], остановил бы ту баржу, где встретится.

      При первых же словах Володерова Никита Федорыч вскочил со стула и крупными шагами стал ходить по горнице. В сильном волнении вскликнул:

      – Не может быть, чтоб по рублю!.. Никак этого не может быть!.. Что-нибудь да не так… Или ошибка, иль уж не знаю что.

      – Вот письмо, извольте прочесть, – сказал Лука Данилыч. Меркулов стал читать. Побледнел, как прочел слова Марка Данилыча: «А так как предвидится на будущей неделе, что цена еще понизится, то ничего больше делать не остается, как всего тюленя хоть в воду бросать, потому что не будет стоить и хранить его…»

      – Ах ты, пропасть какая! – отчаянным голосом вскликнул Никита Федорыч. – Это Бог знает на что похоже! Ниже рубля!.. Что ж это такое?

      И, не кончив самовара, поблагодарив Володерова за участие, пошел на пристань освежиться в вечерней прохладе.

      Подошел к своим баржам… Возле них Корней Евстигнеев стоит, с приказчиком его растабарывает.

      – Невеселые вести от Макарья привез, – сказал, указывая на Корнея, приказчик Меркулову.

      – Какие вести? – спросил Никита Федорыч, будто не знает ничего.

      – Да вот-с насчет тюленя, – ответил приказчик.

      – Что ж такое насчет тюленя? – обратился Меркулов к Прожженному.

      – А

168

На устье Волги на Каспийском взморье.