Божественный глагол (Пушкин, Блок, Ахматова). Виктор Есипов

я не дорожу мятежным наслажденьем,

      Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,

      Стенаньем, криками вакханки молодой,

      Когда виясь в моих объятиях змиёй,

      Порывом пылких ласк и язвою лобзаний

      Она торопит миг последних содроганий!

      О, как милее ты, смиренница моя!..

      Аглая могла произвести на своего молодого любовника впечатление «стыдливой», но «стыдливость» эта, как он мог понять впоследствии, была «притворной»: вскоре после того, как они «поклялись» (по-видимому, в обоюдной любви), она «полюбила» некоего «Клеона» (в варианте, приводимом Ходасевичем, – «гусара»). То есть Пушкин оказался лишь проходным персонажем в ее, судя по всему, не редких любовных приключениях.

      Можно предположить, что после измены Аглаи Пушкиным овладело чувство, очень похожее на ревность, но все же несколько иного свойства. Он вдруг увидел, что его избранницей, которой он, Пушкин, так увлекся и оценил столь высоко и чьё ответное чувство как будто бы свидетельствовало о взаимности, о глубоком понимании его необыкновенной личности, может совершенно легко овладеть какой-то другой мужчина, совершенно заурядный, дюжинный!

      Нечто подобное через восемьдесят с лишним лет испытывает лирический герой стихотворения Александра Блока «Над озером», который, опоэтизировав сначала случайно повстречавшуюся молодую особу, подняв ее в своих мечтах над обыденностью существования, испытывает затем жгучее разочарование:

      Прошли все пары. Сумерки синей,

      Белей туман. И девичьего платья

      Я вижу складки легкие внизу.

      Задумчиво прошла она дорожку

      И одиноко села на ступеньки

      Могилы, не заметивши меня…

      Я вижу легкий профиль. Пусть не знает,

      Что знаю я, о чем пришла мечтать

      Тоскующая девушка… Светлеют

      Все окна дальних дач: там – самовары,

      И синий дым сигар, и плоский смех…

      Она пришла без спутников сюда…

      Наверное, наверное прогонит

      Затянутого в китель офицера

      С вихляющимся задом и ногами,

      Завернутыми в трубочки штанов!

      Она глядит как будто за туманы,

      За озеро, за сосны, за холмы,

      Куда-то так далёко, так далёко,

      Куда и я не в силах заглянуть…

      О, нежная! О, тонкая! – И быстро

      Ей мысленно приискиваю имя:

      Будь Аделиной! Будь Марией! Теклой!

      Да, Теклой!.. – и задумчиво глядит

      В клубящийся туман… Ах, как прогонит!..

      А офицер уж близко: белый китель,

      Над ним усы и пуговица-нос,

      И плоский блин, приплюснутый фуражкой…

      Он подошел… он жмет ей руку!., смотрят

      Его гляделки в ясные глаза!..

      Я даже выдвинулся из-за склепа…

      И вдруг… протяжно чмокает ее,

      Дает ей руку и ведет на дачу!

      Я хохочу! Взбегаю вверх. Бросаю

      В них шишками, песком, визжу, пляшу

      Среди могил – незримый и высокий…

      Кричу: