«Слово – чистое веселье…»: Сборник статей в честь А. Б. Пеньковского. Сборник статей

говор, и хохот, и звоны стаканов.

      Это дьяволы вышли, под месяц, на луг?

      <…………………………>

      Но жертва кто из нас? Ты брошена на плахе?

      Иль осужденный – я, по правому суду?

      Не знаю. Все равно. Чу! красных крыльев взмахи!

      Голгофа кончилась. Свершилось. Мы в аду.

      (В. Я. Брюсов. Обряд ночи)

      Цвести средь нелюлчного ада

      То грузных, то гулких шагов,

      И стонущих блоков и чада,

      И стука бильярдных шаров.

      (И. Ф. Анненский. Кулачишка)

      Д. Е. Максимов отметил эту инфернализацию «ресторанного» хронотопа в связи с анализом стихотворения Брюсова «В ресторане»: «…Возникающий в стихотворении образ ресторана, сохраняя все свои материальные признаки, предстает перед читателем транспонированным: sub specie aetemitatis, в аспекте вечности и "под знаком мистерии"».[90] Однако эта черта свойственна вообще всем «ресторанным» стихам поэтов-символистов.

      Одна из важнейших ситуаций «ресторанного» сюжета – встреча с персонажем из «другого» мира. В этой роли может выступать двойник, появляющийся в ресторанном зеркале:

      Там – в зеркале – стоит двойник;

      Там вырезанным силуэтом —

      Приблизится, кивает мне,

      Ломает в безысходной муке

      В зеркальной, в ясной глубине

      Свои протянутые руки.

      (Андрей Белый. Меланхолия)

      На двойственной природе героини («Иль это только снится мне…») – неясно, происходит ли вообще эта встреча и кто такая Незнакомка, женщина легкого поведения или пленная Душа мира, – строится сюжет встречи с иным миром в стихотворении А. А. Блока «Незнакомка». В ряде «ресторанных» стихотворений Андрея Белого переломным пунктом сюжета оказывается появление таинственного персонажа в маске или домино, приносящего с собой смерть или пророчащего гибель – вся ситуация явно ориентирована на знаменитый рассказ Э. По «Маска Красной смерти»:

      …Вдруг крылья ярко-красной тоги

      Так кто-то над толпой вознес —

      Бежать бы: неподвижны ноги.

      Тяжелый камень стекла бьет —

      Позором купленные стекла.

      И кто-то в маске восстает

      Над мертвенною жизнью, блеклой.

      Волнуются: смятенье, крик.

      Огни погасли в кабинете; —

      Оттуда пробежал старик

      В полузастегнутом жилете, —

      И падает, – и пал в тоске

      С бокалом пенистым рейнвейна

      В протянутой, сухой руке

      У тиховейного бассейна; —

      Хрипит, проколотый насквозь

      Сверкающим, стальным кинжалом:

      Над ним склонилось, пролилось

      Атласами в сиянье алом —

      Немое домино: и вновь,

      Плеща крылом атласной маски,

      С кинжала отирая кровь,

      По саду закружилось в пляске.

      (Андрей Белый. В Летнем саду)

      Возясь, перетащили в дом

      Кровавый

90

Максимов Д. Е. Брюсов. Поэзия и позиция. С. 120.