Ключевой возраст. Надежда Никитина

ка с красивым именем Снежанна Сергеевна вскинула подкрашенные ресницы. В глазах небесного цвета – недоумение. На красивой фигурке – модное короткое платье. Ей бы где-нибудь в офисе дефилировать. Что она делает в школе? Учительница с обидой отрезала:

      – Ну, не в полицию же мне обращаться! А священника я уже приглашала.

      – Помог?

      – Облил весь класс святой водой. И потом, я не уверена, что в кабинете поселилось именно зло. Но что-то необъяснимое есть, это точно.

      Интересно, сколько ей? Сорок стукнуло? Рационалистка? Не чертовщины боится, а огласки?

      – Кирилл столько рассказывал про свою соседку Нину Ивановну, про её увлечение нетрадиционной диагностикой. Я даже для беседы с ребятами собиралась вас пригласить. Но теперь не до этого. Поможете?

      В школу я пробралась после пяти вечера. Техничка бросила недовольный взгляд на мои стоптанные ботинки, но промолчала. Я поползла на третий этаж, дважды останавливаясь, чтобы унять одышку.

      Пятый кабинет от лестницы, угловой. Разработанный за многие годы замок открылся легко. Я заперлась изнутри и замерла. Обычный класс. Сердце не забилось чаще. Душа не сжалась «от смутного предчувствия».

      У Юнга есть теория коллективного бессознательного. Ребята выдумали какую-нибудь легенду. Легенда стала управлять их восприятием. Почему нет? Целые народы в истории были подвержены идее одного безумца.

      В дальнем конце класса у окна я приземлилась на два стула сразу, чуть отодвинула парту, чтобы та не упиралась в живот, и открыла планшет.

      У меня в наличии необычная обстановка в качестве стимулятора мозговой деятельности. Времени достаточно, чтобы придумать особый мир от «Нинки-графоманки». Под таким ником я скрывалась в сети от знакомых, потому и не боялась, что они прочтут мои рассказы. Они сбывались. Опишу ситуацию, придумаю концовку. Через годик, по-моему, и выходит. А, как известно, в своем отечестве пророков не любят.

      Итак, начнём с цвета моей новой литературной вселенной. Багровый? Мрачно! Пусть атмосфера будет цвета вечерней зари. Утром здесь взойдет зелёное солнце. Я посмотрела в сторону запертой двери и решила, что мир будет иметь ограничения. Жители замкнутого мира воспринимают сжатие как ощущение тревоги, разжатие – как свободу и радость.

      Мир, как мыльный пузырь! Сверкающий, цветной. Недолгий. Нестойкий. Можно придать сфере недостающую упругость. Эх, знаний по физике мне не хватает!

      Физику у нас в классе понимало от силы человек пять. Учитель старательно рисовал на доске векторы силы, выписывал формулы, но представить разницу между силой тока и работой тока было выше моих возможностей! Егор, мой сосед по парте, успевал на контрольных решать и свой, и мой варианты. Физику и математику он понимал слёту, а вот на литературе двух слов связать не мог. Я не верила в его благородство. Считала, что он зарабатывает бонусы у моей подруги Наташи, за которой ухаживал. Мне Егор тоже нравился. Вечерами я мечтала, как однажды он протянет мне руку. Наяву вынуждена была отходить в сторону, когда к нам приближалась подруга.

      В конце года Егор с Наташей поссорились. Кажется, она больше обычного танцевала на вечере с другим. Егор прощал своей девушке невинный флирт, называл коммуникабельной, но тут вдруг упёрся. Почему-то в тот вечер он обиделся и захотел объяснить видение происходящего мне, ведь Наташа не желала его слушать.

      В зеркалах школьного вестибюля Егор и его отражение ждали меня у школьного окна. У двери, от злости толкая её в другую сторону, окликала Наташка. Я шагнула к ней. Настоящий Егор пропал из виду, но отражение в зеркале послало мне его взгляд. Я прочла в нём свой приговор: «Предательница!» Он считал, что нас с ним связывают дружеские отношения.

      Ночью парень повесился. Следствие так и не смогло установить причину несчастья. В школе мальчику грозили полугодовые двойки по русскому и литературе, но ведь подобная угроза появлялась не первый год. Мама наказывала за двойки, да ведь не била и из дому не выгоняла.

      Мне шёл тогда шестнадцатый год. Сейчас – шестидесятый. Виноватой я чувствую себя не в том, что поступила согласно девчоночьей этике, а в том, что смолчала назавтра.

      Наташка поймала меня у детского садика, куда я отводила по утрам годовалого брата. Сглатывая слезы, зашептала:

      – Жалко Егора, но я же с ним не ругалась! Если у него крыша поехала, то без моей помощи! Теперь стыда не оберёшься!

      Я не могла показать свое горе, потому что официально он был для меня «никто». Меня просто в последней четверти посадили с ним за одну парту. В эти три месяца я каждый день касалась его плеча и этим была счастлива. И я не крикнула тогда «Заткнись, дура!»

      Алый мир потемнел. Изумрудные лучи вокруг светила, пробиваясь сквозь кровавые облака, стали коричневыми. Сверху наползал грязно-багровый туман и поглощал воздух, которого мне не хватало. Я неловко опустилась на больные коленки, но не устояла и ткнулась лицом в серый песок, который казался живым и кипел подо мной. Тяжелые волны накрыли мои ладони и лизнули лицо. Эта липкая вода цвета ртути собиралась