Образ жизни (сборник). Александр Бараш

в строительных лесах.

      Невозможно понять, оно растет

      или разваливается. В любом случае,

      это вряд ли от него зависит. А пока

      здесь только каркас существования,

      свет, время, взгляд прохожего.

      Долина Рейна

      Все на месте: ощерившиеся челюсти

      замков, коты в сапогах на мотоциклах,

      в байкерской черной коже… Мир братьев Гримм,

      средневековья в обложке немецкого романтизма.

      Но вдобавок обнаружилось – ошеломительно, как

      разблокированное воспоминание – насколько это

      еще одна родина, в прямом, «физическом» смысле.

      Я не искал здесь идентификации – она нашла меня.

      Очаг ашкеназийских евреев – да, но чтобы

      любая стена очередной еврейской улочки – будто

      коврик с озером и горами над кроватью в детстве?

      Ощущение родства – как с украинскими местечками

      и русским языком.

      Безлюдная узкая улица, спускающаяся к реке:

      пустой кокон места, где жили предки и теперь

      порхают бабочки их потомков – наши дети… Замок

      немецкого барона на горе, по-прежнему носящей

      кельтское имя… Утес Лорелеи, бывшее святилище

      кельтов… Каждый прогулочный паром заводит,

      проплывая мимо, немецкую народную песню на стихи

      еврея-ренегата Гейне. Водовороты самоопределения…

      Средневековая Европа, кельтские мифы – еще две

      родины. Сколько их может быть? Как же мы, бедные,

      богаты. Выбирай, что хочешь.

      Или просто бреди

      по заповедникам и национальным паркам ассоциаций

      и идентификаций, беспредметной тоски и предметного,

      тактильного путешествия, от внутреннего к внешнему,

      и обратно… – петтинг с тканью и существом

      существования.

      Альпы

      Облака, стоявшие утром между нами

      и маленьким городком глубоко в долине, уходят,

      словно день протер очки. Открывается

      горизонт – чистый, как сон без сновидений.

      Здесь всегда транзит, перевал, переход.

      Почти никакого культурно-исторического груза.

      Последнее резонансное событие —

      убийство неолитического охотника

      за сотню километров отсюда.

      И то он сохранился во льду почти полностью.

      Стрелки сосен показывают полдень в горах.

      Мы смотрим на это из своего параллельного

      измерения, и там – другая пустота,

      с повышенным давлением исторического опыта,

      смесь воспаленной необходимости действовать

      и изнеможения,

      средиземноморский коктейль:

      половина вечно-юной амбивалентности,

      половина – посмертной рефлексии.

      Homo transitus

      Homo transitus

      Мы анонимны, как партизаны

      в войне за независимость

      транзитного существования.

      Прозрачная капсула поезда бесшумно скользит

      между рекой и шоссе, иногда отражаясь

      в