Образ жизни (сборник). Александр Бараш

этажи, достроенные

      пленными немцами после войны.

      Над ними еще два этажа

      после нас.

      На шестом этаже

      угловой балкон, как кусок византийской мозаики

      над обрывом в Средиземном море – часть пазла,

      из которого складывается память.

      Полвека назад

      в комнатке за этим балконом мне снился

      повторяющийся сон, что я падаю вниз.

      И вот я внизу.

      Рефлексирующий прохожий, полжизни живущий

      в другой стране. И в то же время там же, пока

      кто-то из нас – я или это место – не умрет.

      «Пионерский садик» – сквер, где другие «я»

      летят в дальние миры своего будущего в капсулах

      детских колясок, лежа на спине, руки по швам, глядя

      в небо сквозь ветви тех же деревьев.

      Стены домов

      вокруг сквера, облака, серый воздух —

      это пространство столь же априорно, как

      своды своего черепа, и листва на дорожке —

      как сброшенная кожа

      раннего детства.

      Рим

      Мимо Арки Тита тянется толпа пленников

      имперского мифа, как мимо мумии Ленина,

      когда нас принимали в пионеры. Там

      была инициация лояльности империи, тут —

      инициация принадлежности этой культуре.

      В первый раз я оказался здесь

      четверть века назад, в прошлом столетии,

      в потоке беглых рабов из Советского Союза.

      С тех пор времена изменились, а Рим нет —

      живучая мумия бывшего господина Вселенной.

      Тибр не столь монументален, как

      история его упоминаний. Неширок, неглубок,

      вода непрозрачна… Впрочем, может быть,

      это символ мутного потока истории?

      Аутентично мутен.

      Мост, ведущий к центральному месту религии,

      прославляющей любовь. На нем казнили преступников

      и развешивали их трупы.

      В частности, обезглавили Беатриче

      Ченчи – за отцеубийство (граф-либертен из 16 века

      терроризировал ее и всю семью). В лице этой девушки

      на портрете в бывшем папском дворце – есть

      чувствительность и твердость характера. Где-то

      между тем и другим и кроется, вероятно,

      сумеречное обаяние знаменитого преступления.

      Вероятно, лучшее, что есть в этом городе,

      это перспективы. Перспективы улиц. Визуальные

      ретроспективы. Перспективы прошлого, в которое

      прямо сейчас, как в песочных часах, пересыпается

      будущее. Узкое горлышко называется настоящим…

      Так много сбивающихся в кучу связей, что

      в мозгу возникают помехи в движении ассоциаций,

      как на дорожной развязке; пробка в горле, гололед

      на трассах взгляда —

      Тель-Авив

      Современный город равен по территории

      государству античного мира,

      исторической области средневековья,

      помойке-могильнику