Не стреляйте в белых лебедей (сборник). Борис Васильев

Ты слово мое знаешь, Трофимыч.

      – Знаю, – вздохнул Иван. – Ой, неладно получается!..

      У Никифорова дома Иван остановился. Переложил кулек с конфетами в левую руку, правой долго вытирал мокрый лоб: никак не мог решиться постучать в эту до трещинок знакомую дверь.

      – Можно, хозяева? – ненатурально бодро крикнул он, заглянув в маленькие темные сени.

      В доме было тихо. Иван прошел внутрь, нащупал вторую дверь – в комнаты, постучал. Опять никто не ответил, и он открыл эту дверь и еще раз – все так же бодро – спросил:

      – Можно, что ли?

      – Кто? – спросили из-за перегородки.

      – Я, Бурлаков.

      Иван прикрыл дверь и старательно вытирал ноги. Он узнал по голосу Федора, хотя голос этот и показался ему странно приглушенным. Федор больше ничего не говорил, и Иван все тер и тер подошвы о старый, грязный половик. С печи, не мигая, смотрели четыре глаза: старики, не шевелясь, сидели там и молчали, как сычи.

      – Ну входи, раз пришел, – с неудовольствием сказал Федор. – Чего ты там?

      Иван поздоровался со стариками, но они не ответили. Он прошел в комнату: Федор полусидел на кровати, обложенный подушками. На коленях у него лежал лист фанеры, а на нем – пузырек с клеем и стопка исписанных ученических тетрадей. Сбоку, у стены, спал ребенок.

      – Здравствуй, – угрюмо сказал Федор. – Ну, что скажешь?

      – Да вот… – Иван растерянно развел руками. – Навестить решил. Детишкам гостинца…

      – Гостинец?.. – Глаза Федора странно блеснули, он даже приподнялся на локтях, стараясь рассмотреть, что именно положил Иван на стол. – А мне гостинца не захватил? Нет?

      – Ты что это, Федя? – с испугом спросил Иван. – Что, худо? Ты лежи, лежи…

      – Восемь пудов поднимал, – задумчиво и спокойно перебил Федор. – Восемь пудов. А теперь – вот!.. – Он подкинул в воздух исписанные фиолетовыми каракулями листы. – Вот, видал? Кульки клею. Копейка – кулек. Кто виноват, а? Молчишь?.. За славой все гнался. Получил славу? Тебе, хромому черту, хорошо: ты один, здоров как бык. А у меня – семь ртов. А я – кульки клею. Кулечки – малину продавать. Заработок – ровно на «Байкал». И то спасибо, свояк помог. Все занятие, артель «напрасный труд»…

      В сенях хлопнула дверь. Федор рванулся.

      – Кто?

      – Да я, я, господи, – устало и безразлично сказала Паша. Вошла в комнату, увидела Ивана, качнулась, прислонилась к косяку и тихо сказала: – Здравствуйте, Иван Трофимыч…

      – Принесла? – заглушив Иванов ответ, нетерпеливо спросил Федор.

      – Принесла, – сказала Паша и достала из кошелки четвертинку. – Вот, Иван Трофимыч, все, что даете мне, на водку уходит. Каждый день требует. Каждый божий день…

      Она опустилась на стул, все еще держа четвертинку в руке.

      – Ну?.. Давай, ну?.. – зло и беспокойно закричал Федор.

      – А что делать, а? – тихо продолжала Паша, не обратив на него внимания. – Ведь криком кричит от боли, исходит весь. А выпьет – вроде легче.

      – Яд ведь, – сказал Иван. – Губишь ведь, Прасковья, опомнись.

      – Знаю, –