Маяк Петра Великого. Олег Мушинский

Азенбергу. Сам доктор был из немцев и носил двойное имя – Клаус Франц, однако в Кронштадте, так уж повелось, к нему обращались: Клаус Францевич.

      На самом-то деле у батюшки нашего доктора тоже было двойное имя – Лев Альберт. Именно так! И вот попробуйте-ка выговорить: Клаус Франц Львович Альбертович. Тут и язык сломать недолго. Вот у нас и переиначили. Доктор давно привык и нисколько не обижался. Тем более что у них, в Германии, величать по отчеству и вовсе не принято.

      Зеваки расступились, пропуская доктора, и вновь сомкнули ряды за его спиной.

      – Барышня, пропустить врач, – попросил доктор.

      Она даже головы не повернула. Городовой попытался тактично отстранить ее от тела, да куда там?! Барышня вцепилась намертво. У доктора тут и вовсе не было ни единого шанса. Маленький и жилистый, он, если бы не седая бородка клинышком, вполне сошел бы за подростка. Мне же лично Клаус Францевич больше напоминал голодающего гнома. Его неизменный темно-синий камзол, по словам доктора, считался невероятно модным в Германии. Считался, по крайней мере, когда Клаус Францевич был еще молод, но, вообще-то, с тех пор много воды утекло.

      – Барышня, пропустить! – снова прикрикнул доктор.

      Он опустился рядом с юношей на колени, не обращая внимания, что оказался прямо в луже, однако свой саквояж поставил туда, где посуше. Барышня продолжала тормошить утопленника.

      – Ладно, будет! – строго прикрикнул на нее моряк.

      Та удивленно подняла голову. Моряк приобнял ее за плечи и отстранил от тела.

      – Вот так вот, – уже тише и куда добрее сказал он.

      Доктор незамедлительно склонился над юношей. Зеваки подались поближе. Городовой прикрикнул на них и те отпрянули обратно. Пока Клаус Францевич колдовал, моряк, аккуратно свернув веревку в кольцо, протянул ее мне:

      – Ваша? – спросил он.

      Я отрицательно помотал головой.

      – Где вы ее в-взяли?

      – Да вон, прямо тут на углу валялась, – моряк махнул рукой туда, где канал делал поворот. – Я еще подумал: как кстати. Прямо по размеру, да и крепкая, не гниль какая-нибудь. Не иначе, ваш ангел сегодня не дремал на посту.

      В ответ я смог только кивнуть.

      – Авось обронил кто, – сказал городовой. – Сегодня торговля разсуетилась спозаранку.

      – Ну, тогда ищите, чья пропажа, – ответил моряк, отдавая ему веревку. – А у меня, извините, служба.

      Он лихо козырнул на прощание и так быстро исчез за толпой, словно растаял в воздухе. Я же чувствовал, что превращаюсь в ледяной памятник самому себе. Доктор медленно поднял голову.

      – Ну что там, Клаус Францевич? – простучал я зубами.

      Как морзянку отбарабанил. Барышня моментально умолкла, вся обратившись в слух.

      – Я сказать плохой новость, – вздохнул доктор. – Он умирать. Вы, Ефим, должен греться. Быстро! Иначе будет еще один плохой новость. Тут я не могу помогать. Простите.

      Последнее было обращено к барышне. Она медленно кивнула, стоически воспринимая «плохой новость», но не удержалась и спрятала