Живешь только трижды. Сергей Донской

заключен, – бодро отрапортовал Дубинский. – Готов изложить подробности при встрече. Куда мне подъехать?

      Бондарю внезапно вспомнился увиденный вчера крест на холме.

      – У вас тут есть прелюбопытный храм в форме пирамиды, – сказал он.

      – А, это наша достопримечательность, – хохотнул Дубинский. – Храм Святого Николая Чудотворца. Возведен на Братском кладбище участников первой обороны Севастополя.

      – Встретимся там, – Бондарь бросил взгляд на часы, – ровно в восемь.

      – До храма можно добраться за полчаса…

      – Но вы доберетесь туда ровно в восемь, – отрезал Бондарь, после чего отключил телефон и взглянул на Костю. – Мы должны прибыть на место пораньше. Хочу лишний раз убедиться в том, что Юрий Михайлович не таскает за собой свору соглядатаев.

      – Резонно, – согласился Костя. – Сверху будет удобно наблюдать за дорогой.

      – И любоваться закатом. Собирайся. Через десять минут выходим.

      Наспех ополоснувшись под душем, напарники оделись и покинули номер, оставив в «молниях» своих сумок по паре традиционных волосков, которые должны были оповестить их о негласном обыске, если таковой будет проведен.

      Поймать такси оказалось проще простого, так что вскоре они катили в сторону Братского кладбища, расположенного на склоне холма, возвышающегося над северной частью города.

      – Поидымо чэрэз Курыну балку, – авторитетно заявил водитель. – Так будэ блыжче.

      Это был первый крымчанин, заговоривший с москвичами по-украински, и они прислушивались к его речи с настороженным любопытством. Создавалось впечатление, что таксист специально коверкает русский язык, чтобы подразнить приезжих своей «щирою украинською мовою».

      Небрежно управляя «Волгой» одной рукой, он поведал Косте и Бондарю историю кладбища. Могилы, в которых покоились по сто и более убитых, рыли в основном солдаты и матросы арестантских рот. Иногда вместо деревянных крестов на могилах выкладывали крест из неприятельских бомб и ядер. Во время ветра пустые снаряды с отверстиями издавали несмолкаемый гул, напоминающий отпевание или жалобный плач по убитым.

      – Як оти бабы, – высказался таксист. – Та тэпэр там никому галасуваты.

      – Голосовать? – переспросил Костя. – Почему на кладбище?

      – Тю, а дэ ж ще жинкам рыдаты як нэ на кладовыщи?

      Оба уставились друг на друга с недоумением, а Бондарь внезапно припомнил эпизод из булгаковской «Белой гвардии» и решил проверить, насколько хорошо классик разбирался в психологии украинцев.

      – Скажи-ка, – попросил он таксиста, – а как будет по-вашему кот?

      – Кит, – ответил тот.

      – Тогда как будет кит?

      По Булгакову, таксисту следовало насупиться и прекратить с насмешником всякое общение. Вместо этого он пожал плечами и сказал:

      – Тоже кит.

      – Как же вы их различаете? – спросил Бондарь.

      – Що, мы з глузду зъихалы зовсим? – удивился таксист. – Одын кит живэ у хати, другый – у мори. Хиба ж воны схожи