Вычислитель (сборник). Александр Громов

А за что тебя приговорили?

      – За то, что хорошо считаю.

      – Не понял.

      – Чего тут не понять? Лучше расскажи, что там делается на Большой земле. Прай все еще у власти?

      – Прай? Кто это?

      – Ну, ты и собеседник… Президент Хляби!

      – А-а… – протянул Иванов. – Вроде да. Да какая мне разница, кто тут у вас президент! Я с президентом веду дела, что ли?

      – Логично. – Эрвин подбросил еще дровишек в костер и перевернул жарящуюся на палке тушку «зайца». Если это тупоумное животное – не «заяц», а Иванов – не слыхало об Алоизе Прае, то где уж ему знать об Эрвине Канне! Тем лучше. – Полагаю, о судьбе Сукхадарьяна ты тоже ничего не слыхал?

      – Кто он, этот твой Дарьян?

      – Неважно… А ты чего насвинячил перед шалашом? Приберись.

      – Когда захочу, тогда и приберусь, – был ответ.

      – Правильно. Только так и надо. Но захочешь ты прямо сейчас. Веришь?

      Иванов посмотрел на Эрвина, подумал и угрюмо кивнул.

      С этого дня Эрвин шпынял его за малейшую небрежность. Заставил перестроить шалаш и сменить подстилку. Из-за брошенной в кусты кости случилась короткая драка. Эрвин отделался ссадиной на скуле, а сбитый с ног Иванов запросил пощады, ощутив кожей шеи холод обсидианового ножа.

      – Не делай больше так, – душевно посоветовал ему Эрвин. – Меня многие пытались убить. Куда тебе до них. Уж поверь, я знаю.

      – И где они? – просипел отпущенный с миром Иванов.

      – Почти все умерли. Один жив.

      Прошло больше времени, чем рассчитывал Эрвин, прежде чем Иванов вернулся к теме:

      – И кто он, тот, который жив?

      – Какая теперь разница? – пожал плечами Эрвин. – Он на материке.

      – Неужели не хочешь посчитаться с гадом?

      Не нужно было быть большим психологом, чтобы понять: Иванов охотнее назвал бы гадом Эрвина.

      – Хочу или не хочу – тебя не касается. Сгоняй-ка за водой, да и дровишек заодно принеси. А не нравятся мои порядки – седлай бревно и плыви на соседний остров.

      Но Иванов не хотел на соседний остров. Он хотел на Большую землю.

      Правда, еще недостаточно хотел.

      Эрвин стал избегать разговоров. Он охотился, готовил еду, увлеченно мездрил и дубил «заячьи» шкурки, кроил себе новые мокасины и вообще имел вид хозяйственного домоседа. Сумасшествие больше не грозило ему, а некоторое отупение вполне вписывалось в образ.

      – Ты странный, – сказал однажды Иванов. – Сколько, говоришь, времени ты провел тут один? Другой бы на твоем месте весь на словесный понос изошел, а ты молчишь. Поболтать с тобой невозможно.

      – Зачем и о чем? – осведомился Эрвин.

      – Да так, – Иванов несколько растерялся, – о всяком. Да хоть бы и ни о чем – все равно удовольствие.

      – Ни о чем лучше молчать.

      Каждый день Эрвин ходил к болоту. Удушенные газом «зайцы» и крылатая тварь исчезли, но язычник больше не появлялся. Не появлялось и новых надписей на песке. Когда