Архипелаг Исчезающих Островов. Леонид Платов

Фома шумно вздохнул.

      Брови попечителя выжидательно поднялись.

      – Расскажи нам, Ладыгин, все, – продолжал инспектор. – Покажи товарищу пример. Товарищ твой – из молчунов, язык проглотил…

      Я искоса посмотрел на Андрея.

      Он был взъерошен и больше обычного смотрел букой.

      Со своими торчащими на макушке вихрами и гимнастеркой, оттопыривающейся сзади в виде хвостика, он напоминал сейчас очень маленькую сердитую птицу. Я, наверное, выглядел не лучше.

      – Ну что же молчишь, сыне? – вопросил отец Фома, склонив голову набок. – Чему учитель научает тебя? Молчать?..

      Допрос тянулся очень долго.

      То, взмахивая длинными рукавами рясы, с вкрадчивыми увещеваниями приступал отец Фома:

      – Нет?.. Что нет, сыне?

      – Не знаю, батюшка.

      – А почему так тряхнуло тебя, когда я спросил?

      То грозно качал указательным пальцем инспектор:

      – Ты мне тут симфонию не разводи! – И непередаваемое презрение было в слове «симфония». – Не разводи мне симфонию, а ответь: про капиталистический строй говорил он тебе?

      Некоторые вопросы были совершенно непонятны, но инстинктом мы чуяли в них подвох, опасность, грозящую Петру Ариановичу.

      Черные брови попечителя продолжали то подниматься, то опускаться. Вдруг я заметил, что лицо его начинает багроветь.

      – Тройка по поведению! – неожиданно тонким голосом крикнул он, и так громко, что отец Фома поперхнулся вопросом, а любопытных приготовишек, толпившихся у стеклянной двери, кинуло в сторону, как ветром. – Тройка по поведению – вот что угрожает вам, понимаете ли, дураки?.. Что будете делать после этого? С тройкой только во второразрядное юнкерское принимают!..

      Отец Фома возвел глаза к потолку. Инспектор скорчил соболезнующее лицо. Нас вывели.

      В течение нескольких дней в учительской перебывали другие ученики. Никто не понимал, в чем дело, но молчали все, как в рот воды набрали. Петр Арианович был самым любимым педагогом.

      Подробности разговора Петра Ариановича с попечителем остались неизвестными. О них можно было судить по поведению дядюшки. В тот день он был оживлен более обычного и обедал с аппетитом.

      – Уволен! – сообщил он, шумно высасывая из кости мозг. – Уволили нашего Робинзона! Вызван для объяснений в Москву!

      Тетка взглянула на меня и перекрестилась…

      Вечером у нас были гости.

      Ломберный столик для лото расставили в палисаднике. Оттуда в мою комнату доносились веселые голоса, стук кубиков.

      В руках у меня был Майн Рид, но читать не хотелось.

      Может быть, в тот вечер кончилось мое детство?.. Выдуманное перестало увлекать. Настоящая, реальная, суровая жизнь со всеми ее радостями, горестями, опасностями подхватила и понесла куда-то в неведомое – из тихой заводи в океан…

      Я услышал, как камешек ударился в подоконник. Пауза. Дробно ударился еще один.

      Распахнув окно, выглянул наружу. Темно было, хоть глаз выколи. Спросил шепотом:

      – Ты, Андрей?

      Что-то