Имперский рубеж. Андрей Ерпылев

плохого ему вроде бы не сделавшем приказчике оружейного магазина. – Не видать тебе всей суммы за «браунинг» как своих ушей. Ведь мой-то счет после… этого в первую очередь заблокируют».

      Даже себе самому он боялся назвать предстоящее действо его именем. Разум страшился предстоящего греха, и только кто-то каверзный, всегда стоящий у нас за левым плечом, подталкивал юношу под руку. Ту самую, что сжимала сейчас кусок металла, начиненный сразу десятью смертями. А ведь человеку достаточно всего одной…

      Корнет привычно снял оружие с предохранителя, передернул затвор, дослав патрон в патронник, и, повернув пистолет к себе, заглянул в черный зрачок ствола, бездонный и загадочный, как заброшенный колодец на краю имения, в который когда-то маленький Саша, сбежав от неповоротливой толстухи-няньки, любил заглядывать, обмирая от сладкого ужаса. Темный «колодец» и притягивал, и одновременно страшил. Стоило сейчас чуть шевельнуть пальцем, и…

      «А куда стрелять? – внезапно возникло беспокойство, странное, как если бы человека, летящего с огромной высоты с нераскрывшимся парашютом, вдруг взволновала застарелая мозоль на пятке. – В голову? В сердце?.. В сердце – как-то по-женски, несерьезно… А в голову? Куда именно?»

      Собственно, варианта было всего три: в висок, под челюсть и – засунув ствол пистолета в рот. Все три верные. Но… Молодой человек, зачем-то поставив пистолет на предохранитель, попробовал затолкать «браунинг» в рот, услышал, как скрипнули зубы по металлу, твердое уперлось в язык, и сразу тошнота подкатила к горлу. Фу! Будто в детстве, когда врач засовывает черенок чайной ложечки в рот, чтобы разглядеть горло. Саша всегда ненавидел эту процедуру, и теперь представить себе, что последние секунды жизни будут так дискомфортны, было противно. Второй способ тоже как-то не нравился. Может быть, потому, что в кино всегда стреляли себе в висок. Значит, оставалось одно…

      Увы, стоило прижать обрез ствола к виску, как взгляд упал на укоризненно глядящего на будущего самоубийцу с крошечного иконостаса святого Александра Невского. Остальные лики были, в общем-то, тоже суровы, но укоризна светилась в глазах лишь у святого тезки.

      «Помолиться? – подумал он, опять опуская пистолет. – Так ведь все равно – грех…»

      Внезапно Бежецкий понял, что его смущает: при выстреле брызги крови и мозга непременно попали бы на иконы, а усугублять свой грех еще и кощунством он не хотел.

      Он пересел, прикинул… Теперь кровью залило бы стену с не слишком новыми, но еще хорошими обоями. Зачем вводить хозяев в расходы по ремонту? Они и без того будут расстроены, когда полиция обнаружит в сдаваемой квартире бездыханного офицера с размозженным черепом.

      Застрелиться в ванной? Урон обстановке был бы минимален, но как-то претило лезть в ванну в одежде (Саша любил понежиться, даже вздремнуть в теплой водичке и к чистоте ванны относился педантично). Раздеться? Но как комично будет выглядеть покойник с продырявленной головой в одном исподнем или совсем без оного.

      Идея пришла внезапно: нужно просто