Имперский рубеж. Андрей Ерпылев

мне чужд: я ведь и бароном-то стал всего ничего, а до поры до времени был простым местечковым парнишкой… Что же из-за этого: грудь подставлять всякий раз под пулю-дуру? Увольте, милостивый государь, увольте. Да хоть бы и пощечину… Э, э! Это я к слову сказал, не примеривайтесь… Все равно мы одни и свидетелей нет. Так что выход у вас один – пойти домой и все серьезно обдумать. Со своей стороны…

      Но корнет уже не слушал. Четко, как на плацу, повернувшись, он, высоко подняв голову, ногой распахнул дверь, больно ушибив подслушивающего под дверью лакея (их там набежала целая свора, вероятно, на всякий случай вооруженная всем, что попало под руку, – от каминной кочерги, до половника), прошел мимо и спустился по лестнице. А вслед ему несся обидный хохот…

* * *

      Сашу оторвал от грустных мыслей звонок в дверь.

      «Кого это черт принес на ночь глядя? – сердито думал он, идя открывать. – Если кто-то из полка – прогоню… Настроение не то…»

      Но за дверью оказались отнюдь не друзья-коллеги…

      Настя влетела в комнату подобно вихрю и, как была мокрая от дождя, кинулась на шею любимому, покрывая его лицо поцелуями. Этот этап отношений, вопреки уверенности сослуживцев Александра, давно уже был пройден между молодыми людьми – двадцать первый век на носу, милостивые государи! – поэтому он не повалился в обморок от счастья, лишь почувствовал, как защемило сердце.

      – Сашенька, милый! – лепетала девушка. – Я не люблю этого противного Раушенбаха… Я сама только сегодня узнала… Мне папенька рассказал…

      «Интересно, – горько подумал юноша, не отвечая на девичьи поцелуи. – А он ВСЕ тебе рассказал? Или что-то оставил на сладкое?..»

      – Я не пойду замуж за этого старика!.. Я тебя люблю!.. Саша, не стой так… Прости меня… Давай уедем отсюда! Уедем вместе! В Европу, в Америку, на край света… Нам ведь ничего не нужно, да?..

      – Я… – кашлянул Саша. – Я дал слово… твоему отцу…

      – Какое слово? Какие еще слова? – отстранилась Настя. Глаза ее лихорадочно блестели, на щеках горели пунцовые пятна, но и такой она была настолько желанна Александру, что он только титаническим усилием воли удержался, чтобы, забыв про все, не впиться губами в ее зовущие губы. – Ты что, сдался? Ты больше не любишь меня?.. Саша, борись за нашу любовь!

      – Понимаешь, я…

      Но девушка уже вырвалась из его объятий и теперь стояла перед ним, сжав в ниточку губы и раздувая ноздри.

      – Я все поняла. Можешь не говорить… Хорошо, тогда я сама!..

      Зажмурив глаза изо всех сил, Настя принялась судорожно, ломая ногти, расстегивать ворот платья, готовая на все. Даже на потерю чести. Корнет не мог этого допустить, и он сжал ее руки в своих, притянул к себе.

      – Настенька… Не надо. Ничего уже не исправить.

      Настя с минуту вглядывалась в его глаза, перебегая взглядом от одного к другому, словно стараясь прочесть что-то, известное лишь ей одной, а потом тихо произнесла:

      – Отпусти меня. Отпусти, мне больно.

      И взорвалась:

      – Отпусти,