Сажайте, и вырастет. Андрей Рубанов

творческого труда нервная энергия расходовалась без малейшего остатка в офисе. Вечером душа и тело требовали разрядки, расслабления. Как минимум в виде дозы алкоголя. Я совершенно не мог себя заставить отрешиться от сиюминутных коммерческих проблем и всерьез задуматься о своем первом великом романе. К тому же за романы мало платят. А всякий искушенный бизнесмен скажет вам, что глупо тратить драгоценное время для создания товара, за который мало платят.

      Естественно, ни один из пяти десятков моих деловых партнеров не знал, что на самом деле я никакой не бизнесмен, а писатель, собирающий материал. Если бы я заикнулся о чем-либо подобном, никто бы не стал иметь со мной дело. В бизнесе любят жестких реалистов, уважают простоту и конкретику, в нем нет места созерцателям, фантазерам, всяким писакам и прочим гражданам не от мира сего. Этот импульсивный, ненадежный народец иногда живет на содержании у бизнеса, но сам бесконечно далек от его реалий. И я помалкивал, внешне оставаясь резким и энергичным дельцом с калькулятором вместо мозгов.

      Впоследствии бизнес вырос. Я разбогател. Долгожданный и вожделенный миллион замаячил на расстоянии вытянутой руки. Я понесся вперед, забывая подобрать слюни азарта. Одновременно увеличились и нагрузки. Сон был урезан до пяти часов. Вокруг возникли враги, конкуренты и завистники. По временам я серьезно переживал за то, как бы не тронуться рассудком посреди своей замысловатой коммерции.

      Наконец, грянул финал: меня взяли. В полушаге от миллиона.

      Романа я так и не начал.

      Так все сошлось к одному – и миллион, и тюрьма, и литература.

      Глава 4

      1

      Специальный следственный изолятор номер один дробь один позиционировал себя как лучшее заведение из всех, предлагаемых публике отечественной пенитенциарной системой. Как апартаменты VIP.

      Здесь талантливо и здраво воплощалась сама идея изоляции. Здесь изоляция торжествовала. Царила. Доводилась до абсолюта, до великолепного апофеоза. В казематах этой крепости каждый клиент изолировался полностью, тотально – так, что невольно проникался уважением к государству, имеющему в своем распоряжении столь мощную и хитрую тюрьму.

      В прохладном помещении, отделанном зелеными пластиковыми панелями, мне предложили раздеться догола. Очень вежливый человек средних лет с погонами прапорщика на тощих плечах досконально изучил мою одежду, тщательно пройдясь узловатыми пальцами по всем ее швам. Затем мне позволили надеть трусы и оставили одного. Часа полтора или два, изнывая от невнятной тоски, я ждал, что будет дальше.

      Вдруг прапорщик появился в сопровождении второго, в белом халате. Тот облачился в перчатки, с шиком бывалого прозектора звонко щелкнул их резиной по своим запястьям, а потом рекомендовал мне нагнуться и раздвинуть ягодицы.

      – Ну что там? – спросил я, выполнив просьбу. – Амнистии не видать?

      Прапорщики