Лираэль. Гарт Никс

снова закрыла глаза и прислушалась. Вокруг царила тишина; значит, до утренних колоколов еще далеко. Каждый день в одно и то же время колокол призывал Клэйр вставать с постели навстречу новому утру.

      Лираэль покрепче зажмурилась – и попыталась снова заснуть. Ей отчаянно хотелось опять ощутить на лбу касание любящей руки. Это все, что она помнила о матери. Ни лица, ни голоса – только прикосновение прохладной ладони.

      Сегодня она особенно нуждалась в материнской ласке. Но мать Лираэль давным-давно умерла – и унесла с собою тайну того, кто же является отцом Лираэль. Когда девочке исполнилось пять, мать ушла, не сказав ни слова и ничего не объяснив. Ни тогда, ни впоследствии. Только известие о ее смерти: невразумительное письмо с далекого Севера, прибывшее за три дня до того, как Лираэль исполнилось десять лет.

      Стоило девушке об этом задуматься, и про сон можно было забыть. И, как оно случалось едва ли не раз в пару дней, Лираэль перестала пытаться задремать. Глаза ее распахнулись; девушка уставилась в потолок. Но сколько его ни разглядывай, за ночь камень ничуть не изменился. Все такой же серый и холодный, со вкраплениями розового.

      А еще в камне сиял знак света, теплый и золотистый. Когда Лираэль только проснулась, он засветился ярче, и еще ярче – когда девушка спустила с кровати ноги, нащупывая тапочки. Чертоги Клэйр обогревались паром горячих источников и магией, но каменный пол неизменно оставался холодным.

      – Сегодня мне четырнадцать, – прошептала Лираэль. Тапочки она уже надела, но вставать не спешила. С тех самых пор, как почти в канун ее десятого дня рождения пришло известие о смерти матери, все дни рождения стали для Лираэль предвестниками грозного рока.

      – Четырнадцать! – повторила Лираэль, и в словах ее звучала мука. Да, ей сегодня исполнилось четырнадцать, и по меркам мира за пределами ледника Клэйр она совсем взрослая. Но здесь ей по-прежнему положено носить синюю детскую тунику, ведь для Клэйр совершеннолетие исчислялось не возрастом, но даром Прозрения.

      Лираэль снова крепко зажмурилась, приказывая себе провидеть будущее. Все ее ровесницы обладали Прозрением. Многие дети младше Лираэль уже носили белые одежды и венчики из лунных камней. Не обрести Прозрения к четырнадцати годам – это просто неслыханно!

      Лираэль открыла глаза, но никаких видений не пришло. Скромная комнатушка и та чуть расплывалась в пелене непрошеных слез. Лираэль решительно смахнула их и встала.

      – Ни матери, ни отца, ни Прозрения, – посетовала она, открывая шкаф и доставая полотенце. Какое привычное присловье! Девушка часто повторяла его про себя, и всякий раз сердце пронзала острая боль. Это все равно что языком расшатывать больной зуб: он невыносимо ноет, но и оставить его в покое никак не удается. Эта рана – неотъемлемая часть ее существа.

      Но, может быть, может быть, очень скоро ее призовет Глас Девятидневной Стражи. И она проснется и скажет: «Нет ни матери, ни отца, зато есть Прозрение».

      – Прозрение обязательно придет ко мне, – пробормотала Лираэль, осторожно приоткрыла