Старое вино «Легенды Архары» (сборник). Александр Лысков

на поиск, но тут мотор заглох.

      Слышно было только бульканье в системе охлаждения.

      Фара продолжала светить от аккумулятора.

      Башня поворачивалась вручную бесшумно.

      Скоро в обзор попали Айк с Кацем – они выглядывали из-за ящиков.

      – Горючее только в карбюраторе! Всё! Наездился! – крикнул переводчик.

      – Give up![10] – припустил инженер британского юмора.

      – Хрен вам! – сообщил о своём решении капитан через пулемётную амбразуру и закрыл верхний люк на задвижку…

      Скудным был рассвет следующим утром над мелколесьем тундры.

      Светло было больше от инея, нежели от полоски бледной зари цвета морошки.

      Смена у Дуни закончилась после того, как она расставила на завтрак алюминиевые миски и кастрюли с кашей (одну на десятерых).

      Накинув на плечи фуфаечку, она выбежала из столовой, подошла к танку и постучала кулачком по броне:

      – Валентин! Валя! Валюша… Я кваску принесла…

      Никто не отозвался.

      Она приложила к броне ухо.

      Тишина.

      Она принялась ударять по железу крышкой от бидончика и опять ласково выговаривать имя лебезного и выманивать «на квасок».

      Ночевавший в танке капитан слышал, страдал, удерживая себя от отзыва, ибо не желал показываться перед хорошей девушкой в непристойном виде – небритый, не спрыснутый одеколоном «Комиссар», без должного блеска и выправки.

      В это время за спиной Дуни послышались шаги по деревянным мосткам, и кто-то пропел озорным голосом:

      В Архангельском пог-рту

      На левом бег-регу,

      Эх, грг-узчики пг-росыпали муку..

      Она оглянулась – по дороге со стороны Затона шли Кац и Айк.

      Кац вежливо отодвинул Дуню в сторону и негромко произнёс возле пулемётного гнезда:

      – Капитан, давай опохмелимся – и на завтрак!

      – А что? Есть? – послышался голос из танка.

      Кац позвенел о броню поллитровкой с сургучной головкой.

      Крышка люка на башне с грохотом откинулась.

      Они устроились на скатке брезента. Дуню усадили рядом с капитаном Узловым, а сами сели несколько в отдалении, сообщая этим о полном невмешательстве в их нежности.

      Выпили.

      Капитана отпустило. Согрелся изнутри весь его закалённый организм, настывший в ночном холоде боевой машины, размягчилась и твёрдость идейная, и судороги ревности на суровом лице распустились в нечто вроде улыбки.

      Единственная льдинка теперь перекатывалась в сердце капитана, одна мысль досаждала, одно мучительно-сладкое чувство не отпускало, ибо после недолгой ночной езды в «валентайне» в капитане ожил сложный, неподвластный ему комплекс чувств и ощущений, и тело его, давно бывшее частью танка, ночью получив боевой импульс, теперь томилось в примитивном состоянии. Возможно и сам танк под ним испускал какие-то провокационные токи, как говорится, подзуживал.

      Ни о чём другом не мог думать сейчас капитан, только об этом сложном нагромождении стали, способной двигаться и стрелять.

10

Сдавайся! (англ.)