Гриб на краю света. О возможности жизни на руинах капитализма. Анна Лёвенхаупт Цзин

отправился с пластиковыми канистрами за водой – куда-то довольно далеко. Старший не знал английского, но оказалось, что немножко разумеет мандарин – как и я. Пока мы обменивались неуклюжими фразами, он вытащил курительный кальян, выделанный из ПВХ-трубки, и закурил.

      Когда Као вернулся с водой, уже смеркалось. Тем не менее он позвал меня пособирать грибы с ним: дескать, тут неподалеку есть. В сгущавшейся тьме мы влезли на каменистый склон холма вблизи лагеря. Я не видела ничего, кроме голой земли и чахлых сосен. Као же, с ведром, ковырял палкой в бесплодной с виду почве и то и дело вытаскивал крепышей, одного за другим. Как такое может быть? Ну нет же ничего – и все-таки есть.

      Као вручил мне гриб. Тогда-то я впервые учуяла запах. Он оказался непрост. Не как у цветка или у пищи, от которой текут слюнки. Он резкий. Многие так и не могут его полюбить. Его трудно описать. Для некоторых он связан с гниением, а для кого-то – с чистой красотой: аромат осени. Впервые понюхав, я просто… поразилась.

      Изумление мое вызвал не один лишь запах. Что люди народа яо, японские грибы-деликатесы и я делаем вместе посреди убитого промышленностью орегонского леса? Я жила в Штатах долго и никогда ни о чем подобном не слыхивала. Лагерь яо вернул меня к моей ранней работе в Юго-Восточной Азии, а гриб разбудил во мне интерес к японской эстетике и кухне. Убитый лес, напротив, показался научно-фантастическим кошмаром. Моему ограниченному здравому смыслу все это увиделось чудесным образом вне времени и пространства – нечто, возникшее из сказки. Я была ошарашена и заинтригована – и не могла оставить дальнейшее исследование. Эта книга – моя попытка втянуть вас в обнаруженные мною дебри.

      1. Искусство приметливости

      Я не предлагаю вернуться в каменный век. Намерение мое – не реакционное и даже не консерваторское, а попросту подрывное. Похоже, утопическое воображение попало в ту же ловушку, что и капитализм, индустриализм и человеческое население, – в одностороннее движение к будущему, сводящееся только к росту. Я же всего лишь пытаюсь представить, как подложить свинью на рельсы.

– Урсула К. Ле Гуин[24]

      В 1908 и 1909 годах два железнодорожных предпринимателя наперегонки бросились прокладывать рельсы вдоль орегонской реки Дешут[25]. Цель и того, и другого – первым связать могучие орегонские сосны на востоке Каскадных гор и многочисленные лесопилки Портленда. В 1910 году кураж состязательности уступил соглашению о совместном обслуживании. Сосновые бревна из этого региона к далеким рынкам понеслись потоком. Лесопилки привлекли новых поселенцев, и по мере их наплыва росли городки. К 1930-м Орегон стал крупнейшим в стране поставщиком древесины.

      Такова известная нам история. Это история первопроходцев, прогресса и преобразования «пустых» пространств в промышленные источники ресурса.

      В 1989-м на один орегонский лесовоз повесили пластиковую пятнистую неясыть[26]. Защитники окружающей среды доказали, что неукротимая вырубка уничтожает леса Тихоокеанского северо-запада.

24

Статья «Неевклидов взгляд на Калифорнию как холодное место жизни», из сборника «Танец на краю света» (Ursula K. Le Guin, «A non-Euclidean view of California as a cold place to be», Dancing at the edge of the world. P. 80–100, New York: Grove Press, 1989. P. 85).

25

Philip Cogswell, «Deschutes Country Pine Logging», в: High and mighty, ed. Thomas Vaughan. P. 235–260 (Portland: Oregon Historical Society, 1981); Ward Tonsfeldt, Paul Claeyssens, Railroads up the Deschutes canyon (Portland: Oregon Historical Society, 2014), www.ohs.org/education/oregonhistory/narratives/subtopic.cfm?subtopic_ID=395

26

Spotted owl hung in effigy, Eugene Register-Guard, May 3, 1989. P. 13.