Руины Арха. Олег Фомин

так то девушка.

      Мужчина отвел край плаща, я обратил внимание на высокие кожаные сапоги бурого цвета со шпорами, мелькнула мысль о ковбоях. Мужчина отстегивает от пояса предмет, похож на короткую веревку. Приглядевшись, я понял, что это торба. Даже не торба, а торбочка. Пустая как желудок.

      Мужчина ослабил шнурок на горлышке, рука потянулась к куче мяса. Неужели хочет запихнуть в такую мелкую торбу? Влезет разве что лапка…

      Лапка действительно влезла. И вторая. И челюсть… И филе!

      Этот мясник натягивает черную ткань вокруг толстой кровавой лепешки, что совсем недавно была хвостом, будущий бифштекс падает в торбу, ее бока раздуваются, но в тот же миг торба худеет, вновь плоская. И так исчезает один кусок мяса за другим.

      – Бездонная торба, – сказал мужчина, не отрывая взгляд от чудо-вещицы.

      Оказывается, шары на моем лбу заметны не глядя.

      – Всех штырит, – поясняет владелец торбы. – Даже старожилов. Артефакт крайне редкий. За десять лет в Руинах встречал лишь пару человек с такой мошной.

      – А как из нее доставать?

      – Суешь руку, думаешь о том, что хочешь взять, и нужный предмет пальцы тут же нащупывают.

      Мужчина пихает вторую челюсть рычуна, на камнях только лужа крови, вжик шнурка, беззубый, но прожорливый рот торбы стянулся, хозяин пристегивает тряпочку к ремню.

      Подходит ко мне. У моего живота зависла открытая ладонь, воздух сообщает ее жар.

      – Борис.

      Рукопожатие ненавязчивое, но все равно крепкое. Интересно, какой силы будет хватка, если он решит стиснуть мне горло?

      – Влад, – ответил я.

      – Надеюсь, поладим, Влад. Идем.

      – Куда?

      – В Колыбель.

      – В смысле, спать?

      – Нет, спать рано. И не место. А Колыбель – это город.

      – Тут есть города?

      – По меркам наших прошлых жизней даже не города, а селения, а то и вовсе хутора. Но здесь любой каменный зоб, огороженный от монстров и обжитый хоть одним человеком, уже крепость. Три человека – поселение, десять – вполне себе городишко. А полсотни вообще мегаполис.

      – Нескучно живете.

      – Нескучно выживаем. Шатаюсь тут десятый год, но каждый день не уверен, что доживу до ночлега. Идем. Доведу до Колыбели. С самого начала шел туда…

      Коридор дрогнул, Борис вздернул голову. Была даже не дрожь, а покачивание, как на палубе: заметить трудно, но и упустить нельзя. Мои руки инстинктивно чуть в стороны, ноги шире, взгляд Бориса с тревогой зондирует стены и потолок.

      – Твою мать, – прошептал он.

      – Что?

      – Ш-ш-ш…

      Его указательный палец призывает молчать. Сердце уже долбит в ребра, оглядываюсь рывками.

      Плиты коридора стали похожи на серые студни. Из этой слизи тянутся черные шипы, некоторые уже длиной с руку по локоть. Коридор медленно, но неотвратимо, как наступление ночи, превращается из прямоугольного в шипастую трубу. Из пола, стен и потолка торчат рощи кольев, а проклюнулись еще не все…

      В животе какие-то процессы, чувствую, вот-вот опозорюсь.

      На