Первый нехороший человек. Миранда Джулай

оразд на что угодно. Как только двери закрылись, я оглядела себя в зеркальном потолке и порепетировала, как поведет себя мое лицо, если в приемной окажется Филлип. Удивленно, однако не чересчур, да и Филлип будет не на потолке, а значит, шея так выворачиваться не станет. Всю дорогу по коридору я несла это лицо. Ой! Ой, привет! А вот и дверь.

      Доктор Йенс Бройярд

      Цветотерапия

      Я распахнула ее.

      Никакого Филлипа.

      Оправилась я не мгновенно. Едва не развернулась и не отправилась домой – но тогда я не смогла бы ему позвонить и поблагодарить за рекомендацию. Секретарша выдала мне анкету «новый пациент», на планшете; я уселась в мягкое кресло. Поскольку строки, в которой значилось бы «кто порекомендовал», не было, я просто написала «меня послал Филлип Беттелхайм» по верху страницы.

      – Не скажу, что он лучший на всем белом свете, – говорил Филлип на благотворительном вечере «Раскрытой ладони». На Филлипе был кашемировый свитер в тон бороды. – Поскольку есть один врач-цветовик в Цюрихе, который с ним запросто потягается. Но Йенсс – лучший в Эл-Эй и уж точно лучший на западной стороне. Он мне ноги от грибка вылечил. – Он поднял ногу и тут же опустил ее – я не успела понюхать. – Йенс бо́льшую часть года в Амстердаме и потому очень привередлив, кого тут ему принимать. Скажите, что вас послал Фил Беттелхайм. – Он записал номер на салфетке и пустился в самбу прочь от меня.

      – Меня послал Фил Беттелхайм.

      – Именно! – крикнул он через плечо. Остаток вечера он провел на танцполе.

      Я уставилась на секретаршу – она знала Филлипа. Он, может, только что ушел; может, он прямо сейчас на приеме у врача. Об этом я не подумала. Заправила волосы за уши и стала приглядывать за дверью в смотровой кабинет. Через минуту оттуда вышла стройная женщина с младенцем. Младенец болтал кулоном-кристаллом на веревочке. Я проверила, нет ли между нами особой связи, сильнее, чем между ним и его матерью. Нет.

      У доктора Бройярда были скандинавские черты и крошечные, укоризненные очочки. Пока он читал мою анкету «новый пациент», я сидела на мясистом кожаном диване напротив японской бумажной ширмы. Вокруг не наблюдалось никаких волшебных палочек и никаких магических шаров, но я изготовилась к чему-то в этом роде. Если Филлип верит в цветотерапию, мне этого достаточно. Доктор Бройярд спустил очки.

      – Ну что ж. Глобус истерикус.

      Я принялась объяснять, но он меня оборвал.

      – Я врач.

      – Простите. – Однако говорят ли настоящие врачи «я врач»?

      Он молча осмотрел мои щеки, пыряя бумажку красной ручкой. На бумажке было какое-то лицо, обобщенное, подписанное «Шерил Гликмен».

      – Эти пометки?..

      – Ваша розацеа.

      Бумажкины глаза были большие и круглые, а вот мои, когда я улыбаюсь, исчезают полностью, и нос у меня более картошечный. Зато зазоры между моими чертами – в безупречной соразмерности друг с другом. Пока этого никто не замечал. А еще мои уши: прелестные маленькие ракушки. Волосы я убираю за них и стараюсь входить в людные помещения ухом вперед – двигаясь боком. Он изобразил окружность на бумажкином горле и закрасил ее тщательными поперечными штрихами.

      – Как давно у вас глобус?

      – Время от времени примерно лет тридцать. Тридцать или сорок лет.

      – Вы когда-нибудь от него лечились?

      – Пробовала добыть направление на операцию.

      – На операцию.

      – Чтобы ком вырезали.

      – Вы же понимаете, что это не настоящий ком.

      – Все так говорят.

      – Обычное лечение – психотерапия.

      – Я знаю. – Объяснять, что одинока, я не стала. Терапия – это для пар. Равно как и Рождество. Равно как и вылазки с палаткой. Равно как и пляжные вылазки. Доктор Бройярд выгрохотал ящик стола, наполненный крошечными стеклянными бутылочками, и выбрал одну, с надписью «КРАСНЫЙ». Я прищурилась на совершенно бесцветную жидкость. Она мне во многом напоминала воду.

      – Это эссенция красного, – сказал он отрывисто. Он ощущал мой скептицизм. – Красный – это энергия, которая лишь в грубой форме приобретает оттенок. Примите тридцать миллилитров сейчас и далее по тридцать миллилитров каждое утро перед первым мочеиспусканием. – Я проглотила целую пипетку.

      – Почему перед первым мочеиспусканием?

      – Перед тем, как встать и начать двигаться: движение повышает базальную температуру тела.

      Я осмыслила сказанное. А что если человеку надо проснуться и тут же заняться сексом – до мочеиспускания? Такое тоже наверняка повысит ему базальную температуру. Будь мне тридцать с небольшим, а не сорок с небольшим, как сейчас, он бы сказал «перед первым мочеиспусканием или половым актом»? В этом загвоздка с мужчинами моего возраста: я почему-то старше их. Филлипу за шестьдесят и потому он, возможно, думает обо мне, как о женщине помоложе, почти девушке. Нельзя, правда, сказать, что он обо мне думает – я всего лишь некто, работающий в «Раскрытой ладони». Но это может измениться в