Зарубки на сердце. Виктор Васильев

солдат постреляют да порежут финками, да обратно в лес. Ищи их там, что ветра в поле.

      – Что же, солдат этот считает, что финнов не победить? – вставила мама словечко.

      – Ну нет, бабоньки, что вы! Так он не говорил. «Понемножку берем у них то одну, то другую крепость, вперед продвигаемся, – рассказывал он. – Только солдат наших много теряем. А сколько еще обмороженных да простуженных! Ведь морозы-то лютые!»

      Мы с Колькой слушаем рты разинув. Боимся пропустить хоть словечко. Мне представляются стены крепости, заваленные камнями. А сверху, на стенах – все елки да елки в снегу. И стволы пушек торчат из-под веток, едва различимые. А на елке кукушка прячется. Крикнет сверху: «Ку-ку!» – кто из наших солдат поднимет голову посмотреть, тому и пулю в лоб. Даже слушать тетю Олю страшно становится. Это тебе не в снежки играть!

      – Витя, пойди-ка чайник поставь на керосинку, пусть погреется, – обратилась мама ко мне.

      Отложили рукоделие, все попили чаю с клубничным вареньем, присланным Колькиному папе с Псковщины.

      Поговорили о болезнях, о целебных свойствах чайного гриба и о том, проведут ли когда-нибудь к нам электричество.

      Вдруг с улицы постучали в окошко. Мама и тетя Нюра вышли на улицу. Оказывается, это был контроль светомаскировки. Через тетинюрино окно, плохо закрытое одеялом, пробивался свет. А это нарушение маскировки, могут и штраф наложить. Тетя Нюра быстро подоткнула все щели, а мама проверила с улицы, все ли в порядке. Я снова пошел греть чайник. Когда еще выпили по кружке чаю, тетя Оля взглянула на часы-ходики и сказала:

      – Ну, спасибо вам за угощенье. Хорошо тут у вас, да уже десять часов. Домой пора.

      Когда она ушла, я спросил маму:

      – Зачем нужна эта светомаскировка?

      – Считается, что если прилетят вражеские самолеты, то сбросят бомбы на свет. А света не будет, то и бомбить не станут.

      – Но ведь ни разу к нам не прилетали финские самолеты!

      – И слава богу, что не прилетали. А маскироваться нам нетрудно, раз война требует, – пояснила мама.

***

      На крещенские морозы бабушка Фима опять собралась плешивых считать. Она верила, что если за одно утро ей удастся вспомнить сорок лысых, плешивых, с проплешинами и залысинами мужчин, которых она встречала или знала по разговорам за свою долгую жизнь, то морозы спадут и солдатикам на войне будет легче.

      Первые две попытки окончились неудачей, так как бабушка смогла насчитать первый раз только тридцать два имени, а второй раз – тридцать пять имен вместо сорока. Тогда она очень расстраивалась, ходила задумчивая, рассеянная. Мы с Тоней, конечно, ей сочувствовали. Видимо, за последнюю неделю она еще кого-то вспомнила, раз решилась на новую попытку.

      После завтрака она усадила меня и сестру за стол, достала свой заветный мешочек с сорока бобами, перекрестилась на икону в переднем углу.

      – Ну, начнем, благословясь, – сказала она. Достала из мешочка первый боб, назвала первое имя: – Петя Гордин из Реполки, – и отложила боб в пустую тарелку.

      Сначала