Олимп. Дэн Симмонс

нечаянно в него врезалась, и поспешил вниз по трапу вслед за товарищем.

      Хокенберри шагал к ахейцам, чувствуя, как сердце наполняет ощущение нереальности, смешанное со стыдом. «Это моя вина. Если бы восемь месяцев назад я не принял вид Афины и не похитил Патрокла, Ахиллес не объявил бы войну богам и ничего этого не случилось бы. Каждая капля крови, которая прольется сегодня, останется на моей совести».

      Быстроногий Пелид первым повернулся спиной к приближающимся всадникам и поздоровался:

      – Приветствую тебя, сын Дуэйна.

      Рядом стояли примерно полсотни полководцев и простых копьеборцев, ожидая наездниц (теперь и схолиаст разглядел: это были женщины) в сияющих латах. Среди знатных героев ученый узнал Диомеда, Большого и Малого Аяксов, Идоменея, Одиссея, Подаркеса с его юным приятелем Мениппом, Сфенела, Эвриала и Стихия. Бывшего служителя Музы изумило присутствие косоглазого и хромоногого Терсита. В обычное время мужеубийца даже на выстрел не подпустил бы к себе презренного обирателя трупов.

      – Что происходит? – спросил Хокенберри, и рослый, златокудрый полубог пожал плечами:

      – Ну и чудной выдался день, сын Дуэйна. Сначала бессмертные отказались выйти на бой. Потом на нас напала орава ряженых троянок, и Филоктет погиб от шального копья. Теперь вот амазонки скачут сюда, прикончив несколько наших мужей, если верить этой грязной крысе, что недавно прибилась к нашему отряду.

      «Амазонки!»

      Манмут наконец догнал своего друга. Большинство ахейцев уже привыкли к виду маленького моравека и, едва удостоив создание из металла и пластика беглым взглядом, снова повернулись к отряду всадниц.

      – В чем дело? – поинтересовался европеец по-английски.

      Вместо того, чтобы ответить ему на том же языке, схолиаст процитировал:

      Ducit Amazonidum lunatis agmina peltis

      Penthesilea furens, mediisque in milibus ardet,

      aurea sunectens exwerta cingula mammae

      bellatrix, audetque viris concurrere virgo.

      – Только не заставляй меня скачивать в банки памяти еще и латынь, – испугался Манмут.

      В пяти ярдах от них огромные кони остановились как вкопанные, слушаясь поводьев. Над ахейцами повисло большое облако пыли.

      – «Вот амазонок ряды со щитами, как серп новолунья, – перевел Хокенберри, – Пентесилея ведет, охвачена яростным пылом, груди нагие она золотой повязкой стянула, дева-воин, вступить не боится в битву с мужами»[16].

      – Час от часу не легче, – съехидничал моравек. – Да, но латинский язык… Полагаю, это не Гомер?

      – Вергилий, – шепнул ученый в наступившей тишине, среди которой удар копыта о камень мог бы оглушить, словно взрыв. – Нас непонятным образом занесло в «Энеиду».

      – Час от часу не легче, – только и повторил Манмут.

      – Роквеки загрузили всю технику, – известил Орфу. – Минут через пять они отчаливают. Кстати, тебе нужно знать еще кое-что. «Королева Мэб» улетает раньше намеченного срока.

      – Насколько раньше? – с упавшим полуорганическим сердцем осведомился Манмут. –

16

Вергилий. «Энеида». Перевод С. Ошерова