Ах, уж эти мужики! Что бы вы без нас, женщин, делали…. Василий Лягоскин

отреагировать, как одна из мулет оказалась в женской руке. На песок тонкой струйкой полилась кровь. Испанец зачарованно уставился на этот кроваво-красный источник, и не успел отметить, как шпага взметнулась вверх, и опустилась со свистом, одарив его ягодицы острой, пронзительной болью. И это Валентина еще ударила плашмя; не так, как сам матадор быка. Парень взвизгнул совсем не героически; подпрыгнул на месте, и бросился к тем воротам, откуда недавно на него выпустили разъяренное животное. Теперь он спасался от другой ярости, гораздо более страшной и беспощадной. Надо сказать, что Валентина в своей страсти была прекрасной. Одетое по случаю первого выхода в мадридский свет длинное платье огненно-красного цвета пылало в лучах солнца; ее движения были не отрывистыми, резкими, как можно было ожидать. Нет – даже сверкание короткого клинка было сейчас словно частью танца. Да и всю огромную чашу арены, зрители которой вскочили в едином порыве, будто заполнила музыка фламенко; в какой-то момент они начали ритмично хлопать, заставив шестерку плясуний в теле Кошкиной закружить… не забывая, впрочем, о матадоре.

      Несчастный испанец, наконец, визгнув в последний раз от сильного, и еще более обидного удара стальным лезвием по покрасневшим ягодицам, которые уже проглядывали сквозь лохмотья узких штанишек, скрылся за воротами. А Валентина, и вместе с ней пятерка ее партнерш по неистовому танцу, повернулись к центру арены, где в пляску вступили два других участника, до того безучастно (и восхищенно, конечно!) наблюдавших за волшебным действом.

      Бычок вздрогнул всем телом – в тот момент, когда створка ворот громко хлопнула, закрываясь – и низко наклонил голову, так что теперь никто не мог видеть, как его глаза стали заполняться кровью, сравниваясь цветом с платьем Валентины. Коротко рыкнув и взрыв копытами плотный песок, он рванулся в сторону ярко-красного пятна, недавно мелькавшего на арене, а теперь застывшего в дальнем ее конце. И тут же обиженно мукнул, резко тормозя и разворачиваясь; теперь его копыта подняли целые тучи песка. Да и кто бы не остановился, не попытался поднять противника на короткие рога, получив по хребту молотком?!

      Душа в стремленьи запоздала,

      В паренье смутном замерла,

      Какой-то тайны не познала

      Каких-то слов не поняла…

      Николаич, наконец, прервал смутное парение собственной души, и тоже вступил в танец. Он не слышал слов Валентины, но порыв ее души уловил; в его собственной душе сейчас тоже звучала музыка, заполнявшая, казалось, всю арену. А в руке неведомо каким чудом оказался молоток древнего скульптора. Кошкин был одет сегодня в костюм испанского кабальеро, во многом схожий с нарядом матадора. Только штаны у него были целые. Большинство зрителей, сейчас с замиранием сердец следившие за актом трагедии, разворачивающейся на их глазах (это они так думали) – окажись на месте Кошкина – наверняка запачкали бы эту узкую черную деталь мужского гардероба. Да и сам Виктор Николаевич – будь его воля – сейчас улепетывал бы