Энергетические войны – 2. Владимир Гришин

ветерану Страны Советов.

      «Ви помните такой артист Менглет из театра Сатиры?» – я невольно обернулся, услышав в центре Америки родные звуки.

      «Ну что ви таки говорите?» – довольно кокетливая, но значительно поношенная дама, продолжила доставлять мне удовольствие: «Помню ли я Менглета? Да я его до сих пор просто обожяю! Одна его улыбка – подлинный шедевр! То, что демонстрирует Монна Лиза – лишь бледное её подобие. Всё равно, что сравнивать нашу Одессу и её тёску из США».

      «Мне рассказывал его друг, посетивший вместе с актёром Париж. В свободное время они пошли в кино. Пожилая кассирша очень долго возилась с билетами и нетерпеливый Менглет всунул свою улыбку в амбразуру кассы, и, не снимая её с лица, начал поливать даму матом. В этом искусстве, говорят, он вообще был виртуозом. Самое безобидное определение, которым он награждал гордую француженку, звучало в устах носителя нашей культуры примерно так: «Ну что ты, старая б…, там копаешься? Из-за тебя, е… калоши, и Париж не успеешь посмотреть». Процедура затягивалась. Маэстро устал и замолк. Тогда заговорила кассирша. С гордым взглядом старой графини она неожиданно величественно произнесла по-русски: «Сеньор! Не могли бы вы ещё поругаться. Я так давно не слышала русский мат!»

      Оба собеседника засмеялись и прошли мимо меня, словно кадры ожившей истории.

      Появилась новая компания, с которой зазвучала и иная тема, теперь о Никите Хрущёве. Очевидец рассказывал, как видел его в Крыму в трусах и с кругом на громадном животе. Интересно, что в студенческом возрасте мне также посчастливилось наблюдать подобную сцену с участием вождя в Ливадии. Пахнуло уже вообще чем-то родным. Тогда я пошёл вдоль скамеек по дощатому тротуару, ловя на ходу обрывки рассказов о нашей жизни, сдвинутой на пятьдесят лет в прошлое.

      «А помните Лёнечку Утёсова? Конечно, помните? Как он устроил нам разнос за плохую встречу в Одессе».

      «Я дружил с Пастернаком. Какой это был поэтище! Трудно представить большего».

      На каждой лавочке, как на книжных полках, сидел какой-то мною прожитый кусочек жизни, близкий и поэтому особенно дорогой, законсервированный в этих пожилых советских людях, неизвестно как собравшихся в одном месте, на другой от дома стороне планеты, но говоривших о моей стране тепло и почти плача, как вспоминают больные ностальгией свою далёкую Родину. Даже в облике их, особенно в одежде, чувствовались отголоски семидесятых годов прошлого века. Для меня это был один из лучших периодов жизни, и я с благодарностью отдался воспоминаниям, стараясь узнать что-то от этих консервных банок с соками того времени. В Крыму продаются подобные консервы с названием, например, воздух Ялты. Казалось, расколи одного из этих людей, и из него польются жаркие струи запаха твоей молодости. Однако сделать этот шаг было не просто. Складывалось впечатление, что у них за долгие годы сложился собственный маленький мирок, вполне их устраивающий, и они совсем не стремились пускать в него