Уссурийская метелица. Исторический роман. Александр Миронов

Технология опаливания шерсти на живом организме человека нарушилась. Миролич, обернувшись на дверь, дернул руками, в которых держал лампу. В ту же секунду раздался дикий вопль Тарзана, и Триполи, с проворством своего древнего предка, оказался на турнике, что был вмонтирован между стенами коридора.

      Пограничный наряд, ребят не хлипких и не робких, словно подрубили или от неожиданного удара в солнечное сплетение (под дых), переломило пополам, и они по косякам двери сползли на пол.

      На крик из спального помещения, названного моряками речной флотилии, служившими при заставе на «утюге» – кубриком, – выскочили взъерошенные со сна пограничники и отрепетировано метнулись к ружпарку, как при команде «к бою!» или «в ружье!» Но Миролич, встав на их пути и размахивая горящей лампой, кричал:

      – Отставит! Всем отбой!

      Пограничники, кто в трусах и в майках, кто в кальсонах, недоуменно сгрудились перед ним.

      – Всем отбой! Не был команда «в ружо»! Нет нарушеня, нет и команда «к бою»!..

      На него, на паяльную лампу в его руке, на голый волосатый зад, свисающий с турника, смотрели во все глаза.

      Валера Богомазов спросил, кивнув на турник:

      – А этот что там делает?

      – Он выходной. Он может, где хочет нахадица.

      Триполи спрыгнул с турника и стал натягивать кальсоны. Сердито глядя перед собой, негромко ворчал:

      – Скатины, савсем зажралы… Волчары…

      И только теперь до пограничников стал доходить весь смысл происходящего. Полумрак, мерцающий в нём огонь паяльной лампы, волосатый от колен до спины зад, и ворчание молдаванина на молдавском и на русском языках, похожее на нелепое оправдание. И страдающий от смеха у входной двери наряд – все это, как детонатор к взрывателю, вызвало раскат хохота. И если до этого кто-то не проснулся ещё от крика Триполи, то от рокочущих накатов, сотрясающих заставу, вскочил, как от взрыва.

      Триполи был сильно уязвлен: и самолюбием, и пламенем. Ему одному из всех было не до смеха. Он ходил по заставе и ворчал:

      – Ху-у, пакост бешана. Ху-у, худбин голодная…

      Щёдский, сдавая дежурному автомат АКМ, подсумок с магазинами, штык-нож, услышав его ворчание, засмеялся.

      – Что ты, Миша, вполне симпатичная публика. Ласкают до щекотки, покусывают до экстаза.

      – Узнать бы, кто нам эту симпатишну публику суда запустил? – говорил Триполи, оттягивая спереди галифе с кальсонами и, пытаясь в недрах их разглядеть не то обожженное место, не то отдельных представителей выше названного сообщества.

      Серёжа Сарванов сказал вполне определенно:

      – Бактериологическая диверсия, – и кивнул в сторону границы. – Наши лепшие друзья запустили.

      – Маленьких таких цзаофанчиков, – добавил Лёша.

      – Ху-у, пакост! – воскликнул Михаил и с остервенением зачесал под мышками.

      Ребята рассмеялись.

      – Смехуёчка