Дырка. Фантасмагория. Артем Ляхович

Потом она с гордостью говорила девчонкам в садике, что с ней была Истерика. Так сказал папа. Алька помнила Истерику – добрую белую тетю с прохладными руками. «Какие уколы, вы что? Успокойте ребенка, и все», – говорила Истерика, обнимая Альку. Той хотелось, чтобы она побыла с ней еще, но Истерика ушла и больше не приходила. А Альке запретили смотреть телек, но всё равно оттуда каждую неделю слышалось про бобров – какие те злые, вредные и хотят всех убить.

      – Ты защитишь меня? – спрашивала Алька у Пса, и тот с готовностью тявкал:

      – Я их покусаю! Ррргав! У них будут попы с дырочками!..

      Мама отнеслась к Псу неоднозначно.

      – Прекрати разговаривать сама с собой! – говорила она Альке. – А то я тоже сойду с ума.

      – Ма, так я же не с собой. Я же с Псом! – разъясняла Алька маме, но та морщилась и бормотала – «дефицит общения? надо поговорить с их учительницей…» (Сама с собой говорила, между прочим.)

      В общем, они с Псом стали беседовать, когда рядом никто не крутился – ни мама с папой, ни всякие там. Так было даже лучше: понятнее, что Пёс говорит.

      А говорил он разное. О куклах, о роликах, о детской помаде и тенях, которые совсем как настоящие взрослые; о маленьких щенятках, таких смешных и классных; о злых бобрах; о новом купальнике, который Алька втихаря натягивала на себя под майку, хоть лето давно прошло и обновка не была никому видна… И, конечно, о Коте.

      – Он большой-пребольшой, – говорил Пёс. – Такой прям большущий!

      – Как тигр?

      – Ну нет. Он же не тигр, а все-таки Кот. Как… как вон тот, который в витрине «Детских грез» на Большой Патриотической, помнишь? Но чуть-чуть больше.

      Алька была очень довольна, что её Кот больше полосатого котяры, на которого она всегда оглядывалась.

      – Он пушистый?

      – Ооочень! Такой мягкий-мягкий, и в него так приятно зарываться носом…

      – А усы у него длинные?

      – Длинные-предлинные! Длиннючие! И такие крепкие, тугие, как веточки. На них иногда птицы садятся – всякие там синицы или воробушки. Когда Кот спит, они думают, что это кустик такой, и садятся.

      – А он их потом ест?

      – Нет. Ему очень хочется, но он знает, что это нельзя, и не ест.

      – А его можно увидеть?

      – Можно. Но только в темноте, – говорил Пёс, переходя на шепот. – Когда ещё немножечко видно, но уже ничего не видать. Как вечером, когда ты ложишься в постель. Вот как раз в это время он ходит по комнатам, проверяет, нет ли там бобров.

      – А что он с ними делает? – шептала Алька, зажмурив глаза.

      – Не знаю. Может, ест, а может, превращает в хороших. В наших.

      – А как он проходит в комнаты? Ведь всё закрыто?

      – Так он же не простой Кот, а ученый. Все коды знает, все шифры. Подойдет к двери, промурлыкает шифр секретный – и оп-ля! Готово…

      Алька жмурилась и видела, покрываясь мурашками, как по комнате плывет сгусток сумрака, большой и пушистый.

      – Вот он! Видишь? – еле слышно шептала она.

      – Виижжжу… –