Князь Серебряный. Алексей Константинович Толстой

плотину насыпать? Да, черта с два! Тетка его подкурятина!

      – Слыхал я про это, – сказал князь, – мало ли что люди говорят. Да теперь не время разбирать, бери, что бог послал.

      Михеич немного помолчал, потом зевнул, еще помолчал и спросил уже заспанным голосом:

      – А как ты думаешь, боярин, что за человек этот Матвей Хомяк, которого ты с лошади сшиб?

      – Я думаю, разбойник.

      – И я тоже думаю. А как ты думаешь, боярин, что за человек этот Ванюха Перстень?

      – Я думаю, тоже разбойник.

      – И я так думаю. Только этот разбойник будет почище того разбойника. А тебе как покажется, боярин, который разбойник будет почище, Хомяк или Перстень?

      И, не дожидаясь ответа, Михеич захрапел. Вскоре уснул и князь.

      Глава 3. Колдовство

      Месяц взошел на небо, звезды ярко горели. Полуразвалившаяся мельница и шумящее колесо были озарены серебряным блеском.

      Вдруг раздался конский топот, и вскоре повелительный голос закричал под самой мельницей:

      – Эй, колдун!

      Казалось, новый приезжий не привык дожидаться, ибо, не слыша ответа, он закричал еще громче:

      – Эй, колдун! Выходи, не то в куски изрублю!

      Послышался голос мельника:

      – Тише, князь, тише, батюшка, теперь мы не одни, остановились у меня проезжие; а вот я сейчас к тебе выйду, батюшка, дай только сундук запереть.

      – Я те дам сундук запирать, чертова кочерга! – закричал тот, которого мельник назвал князем. – Разве ты не знал, что я буду сегодня! Как смел ты принимать проезжих! Вон их отсюда!

      – Батюшка, не кричи, бога ради не кричи, всё испортишь! Я тебе говорил уже, дело боится шуму, а проезжих прогнать я не властен. Да они же нам и не мешают; они спят теперь, коли ты, родимый, не разбудил их!

      – Ну, добро, старик, только смотри, коли ты меня морочишь, лучше бы тебе на свет не родиться. Еще не выдумано, не придумано такой казни, какую я найду тебе!

      – Батюшка, умилосердись! что ж мне делать, старику? Что увижу, то и скажу; что после случится, в том один Бог властен! А если твоя княжеская милость меня казнить собирается, так лучше я и дела не начну!

      – Ну, ну, старик, не бойся, я пошутил.

      Проезжий привязал лошадь к дереву. Он был высокого роста и, казалось, молод. Месяц играл на запонках его однорядки. Золотые кисти мурмолки болтались по плечам.

      – Что ж, князь, – сказал тихо мельник, – выучил ты слова?

      – И слова выучил, и ласточкино сердце ношу на шее.

      – Что ж, боярин, и это не помогает?

      – Нет, – отвечал с досадой князь, – ничего не помогает! Намедни я увидел ее в саду. Лишь узнала она меня, побледнела, отвернулась, убежала в светлицу!

      – Не прогневись, боярин, не руби невинной головы, а дозволь тебе слово молвить.

      – Говори, старик.

      – Слушай, боярин, только я боюсь говорить…

      – Говори! – закричал князь и топнул ногой.

      – Слушай же, батюшка, уж не любит ли она другого?

      – Другого? Кого ж другого? мужа? старика?

      – А