Код Адольфа Гитлера. Апрель. Владимир Науменко

Германия неуклонно, но верно катилась в пропасть, при этом умудряясь проигрывать одно сражение за другим. И в этот погожий день апреля ему странно и досадливо было вообразить, что же будет лично с ним, попади он в лапы русского медведя, – расстрел, каторга, или тюрьма? Не став про себя домысливать всех прелестей лагерной жизни в Стране Советов, Мюллер очнулся. Вздрогнул. До него дошло, что всё это время, пока он витал в облаках, был в своём кабинете не один. Перед ним с трагизмом в глазах сидела Кэт Хойзерман. Та с утра ждала этой аудиенции. И вот она получена.

      «Вот так удача!» – ещё не веря своим глазам, подумал повеселевший Мюллер. Делая вид, что внимательно слушает её, на самом деле он осмысливал иные варианты вербовки этой женщины. Она всё говорила, говорила, но Мюллер не слушал её. Близкое будущее для него было непредсказуемым, а вот в настоящем в его руках находился проверенный на прочность годами карательный аппарат, применив всю мощь которого он с бесстрастной совестью мог посадить в концлагерь любого, кто в рейхе пошёл бы наперекор его воле. Последние два месяца он лично готовил операцию ухода Гитлера в политическое небытие, именно тогда шеф гестапо, в обход своих прямых начальников, – Гиммлера и Кальтенбруннера, – негласно распорядился о том, чтобы к ознакомлению ему, лично в руки, принесли данные картотеки на зубных врачей фюрера. Была среди них и эта умолкшая теперь ассистентка, которая воплощением скорби сидела в его кабинете и не сводила с него перепуганных глаз. Месяц назад, целая вечность! – напрямую вызвать её к себе Мюллер не посмел, так как «доброжелатели» могли уведомить об этом начальство, а оно, в лице Гиммлера, терпеть не могло, когда такие услужливые подчинённые, как Мюллер, проявляли инициативу. Даже фюрер – и тот делал вид, что был как бы не в курсе того, что он затевал. И вот случай подвернулся со всеми пикантными подробностями.

      «Нет! – глядя на Кэт, про себя подумал Мюллер – Есть ещё у наших людей бдительность!»

      Мюллер вернулся к столу, деловито порылся в своей папке, достал оттуда нужную бумагу и сказал:

      – Я очень внимательно выслушал ваше явно запоздалое признание, фрау Хойзерман! Оно тронуло меня, но не убедило меня в том мнении, что вы правы. Бывает же такое! Как человек я могу посочувствовать вам, но как начальник гестапо скажу лишь то, что руководимое мной ведомство хотя и не принуждает людей к предательству, но их же и презирает, если они способны пойти на это. Совсем другое дело, фрау, когда нам сигнализируют добропорядочные бюргеры. Тут уж, извольте, моя епархия. Герр Стрелитц своевременно отреагировал на эти правдивые доносы, и я очень сожалею, что это сделал он, а не вы. Да, да, фрау Хойзерман. Верьте или не верьте, но до нас давно доходили сведения о том, что вы благоволите лицу явно не арийского происхождения. И это ещё полбеды. Но чтобы этим лицом оказалась ассистентка врача самого фюрера? Фрау! Вы, право, удивляете меня, если не больше. Мало холостых немецких парней? Как вы, будучи немкой, забыв о расовой гордости,