Колыбельная для жертвы. Стюарт Макбрайд

а? Да, и рана на щеке, и сломанный нос, но мне кажется, что главные повреждения на бедрах и торсе, правильно? Там, где не видно? – Еще раз пожал плечами. – Если вы, конечно, не разденетесь.

      – Я весьма польщен, но вы явно не в моем вкусе.

      – Клэр Янг. Двадцать четыре года, брюнетка, рост около ста семидесяти сантиметров, вес семьдесят два килограмма. Хорошенькая, ширококостная такая. – Провел руками над своими бедрами. – Ну, вы понимаете, бедра широкие, хорошо для рождения ребенка.

      Я взглянул на Бабз:

      – Тебе никогда не хотелось сделать карьеру в качестве работника здравоохранения? Там бы тебя точно никто не обскакал.

      Улыбнулась в ответ:

      – Пусть бы только попробовали.

      Джейкобсон поднялся со стула:

      – А теперь я бы хотел взглянуть на камеру мистера Хендерсона.

* * *

      Камера была не так чтобы очень большая – пара шконок вдоль стен, и больше ничего. Протяни руку, и сразу коснешься выкрашенной в грязно-серый цвет стены. Небольшой стол в дальнем конце, стул, раковина, в другом конце – отгороженное местечко для параши. С точки зрения начальства, достаточно вместительное пространство для двух половозрелых мужчин, чтобы провести совместно четыре года своей жизни.

      Или для одного вполне взрослого мужика, который совсем не хочет делить эту камеру с кем-либо. Довольно забавно, но все соседи почему-то оказывались склонными к несчастным случаям. Все время падали и ломали себе что-нибудь. Руки, ноги, носы, яйца отбивали…

      Офицер Бабз заполнила собой дверной проем. Руки скрещены на груди, ноги на ширине плеч, лицо словно вырублено из гранитного камня. Джейкобсон же, сделав пару шагов, остановился в центре камеры и воздел вверх руки, словно собрался благословить ее:

      – Дом, милый дом.

      Затем он повернулся и протиснулся к столу, пытаясь разглядеть прилепленную к стене фотографию. Ребекка и Кети на абердинском пляже улыбаются в камеру, а на заднем плане сияет Северное море. Поверх оранжевых купальных костюмов школьные свитера. На песке игрушечные ведра и лопатки. Кети четыре, Ребекке – девять.

      Одиннадцать лет и две жизни тому назад.

      Его голова склонилась на мгновение.

      – Очень жаль было услышать о ваших дочерях.

      Да, всем жаль.

      – Наверное, это не так просто – горевать по ним, пока сидишь здесь. По обвинению в убийстве брата. Да еще когда из тебя регулярно дерьмо выбивают…

      – Что на это указывает?

      Он сунул руку в свою кожаную куртку, вытащил экземпляр Касл Ньюз энд Пост. Бросил на нижнюю койку:

      – С прошлой недели.

      Фотография занимала большую часть первой страницы. Крупным планом толстое женское лицо, обрамленное рыжими кудрями, густая россыпь веснушек на носу и по щекам, словно шотландская боевая раскраска. Пара фотографов отражалась в солнцезащитных очках, блеск вспышек фотографических камер. Рука поднята вверх, как будто она пыталась загородить свое лицо от объективов, но не смогла вовремя это сделать.

      Над фотографиями большими заглавными