Жизнь на грешной земле (сборник). Анатолий Степанович Иванов

в тон ей ответил Демидов. – Ружье сейчас возьму вот.

      Догадка, зачем явилась Мария, мелькнула у него сразу же, едва он увидел ее, подходящую к сторожке. Мелькнула, сваривая все внутри: «Неужели и на этакое она… они, Макшеевы, способны?!» Теперь, после ее слов, всякие сомнения на этот счет исчезли…

      Полтора года назад приехали сюда, в причулымье, Макшеевы. Следом, как обычно, явился и Демидов.

      – Я тебе давал деньги большие? Давал? – закричал обессиленный вконец от такого неотступного преследования Макшеев, встретив Демидова в поселке.

      – Давал, давал, – согласился Павел.

      – Что ж тебе еще-то надо? Скажи, сволочь ты такая, что? Какую плату заплатить, чтоб отстал? Дом мы тут купили крестовый, просторный – возьми со всем, что в нем есть. Получай его в придачу к тем деньгам, что обещал, и живи…

      Демидов принял дозу спиртного, ставшую давным-давно привычной для него, был добродушен, в хорошем настроении. Бессильная ярость Макшеева веселила его.

      – А что ж, надо прикинуть. Значит, те деньги да дом… – проговорил он задумчиво.

      – Ну? Бери, бери!

      – Н-нет, мало. Еще должок с Марии остается.

      – Какой? – осипшим голосом спросил Макшеев.

      – Ишь ты! С чьей кровати ты увел-то ее?

      – Н-ну?

      – Пущай и она расплатится со мной, – жестко сказал Демидов и пошел прочь, оставив Макшеева столбом стоять посреди пустой улицы.

      Демидов сказал и забыл, сказал просто так, чтобы еще больше позлить врага своего. Что ему дом, деньги и все прочие блага мира! Простил бы он своего обидчика и так, если б мог. Да не может…

      А Денис Макшеев, видно, принял его слова за чистую монету, и вот – решились они, Макшеевы, вот явилась к нему Мария, не понимая, не догадываясь, что не прощение принесет из тайги своему Денису, а еще большую его, Павла Демидова, ненависть. Вот идет Мария чуть впереди, в общем ладная, пышнотелая женщина, мелькают ее крепкие, в тонких дорогих чулках ноги, не подозревая, что внутри у Павла все немеет и немеет, будто стылью берется, что хочется ему схватить палку, сук какой-нибудь и обломать его об это бесстыжее, раскормленное тело.

      Что ж, так оно примерно все и произойдет, решил про себя Демидов. Но перед тем хочется ему еще кое-что спросить у Марии, узнать хочется, до какого предела может быть человеческая низость.

      – Нету еще грибов, Мария, – сказал он, останавливаясь на глухой поляне, полыхающей таежными цветами. – Поздно нынче пойдут грибы, и мало их будет. В первый день Масленицы снегу не было, не шел снег, значит, и не грибное нынче лето будет.

      Он сел в траву, поставив ружье под дерево. Мария опустилась на корточки, начала рыться в корзинке, вынула и поставила на траву бутылку.

      – Раздевайся! – бросил он ей отрывисто.

      Она вздрогнула, медленно, с трудом, выпрямилась, руки ее упали вдоль тела.

      – Павел… – Лицо ее опять пошло пятнами, вспухло, будто его наели комары. Может… выпьешь сперва?

      – Стыдно, что ль, на трезвые глаза? Сымай, сказал, все с себя.

      Она еще раз вздрогнула, стащила с головы