Дорога на Царьград. Ненад Илич

много выпив до своего припадка, он гладко перешел от двухсловного заклятия к более сложной конструкции. Ее он обратил на нас:

      – Ну что, богатеи? У вас настолько отяжелели кошельки, что не дают вам поспешить на помощь братьям! Пустили бежать перед собой этого толстого парижского бонвивана. Сына Марии Катаджи! Да еще и рукоплещете ему! Разве такому, как он, по силам создать новую Сербию? На пламени сербского восстания он зажигает себе венчальную свечку!

      Я сообразил, что припадочный имеет в виду князя Милана.

      Одеревенелые мужланы после каждой фразы кричали: «Так оно и есть!», а другому юноше явно было плохо от всего этого. А больше всего от вина. Он прислонился к стене.

      Их главный заводила, с бородкой, опять обрушился на нас, угрожая «стереть нас с лица земли». Только пьяный мог принять нас за богатеев.

      А затем он запел странную песню, которую двое его приятелей с готовностью подхватили. Похоже, они не слишком хорошо уловили мотив, но, как это ни странно, слова песни так звучали даже явственней. А текст был такой:

      Отречемся от старого мира!

      Отряхнем его прах с наших ног!

      Нам враждебны златые кумиры,

      Ненавистен нам царский чертог!

      Мы пойдем к нашим страждущим братьям,

      Мы к голодному люду пойдем,

      С ним пошлем мы злодеям проклятья —

      На борьбу мы его позовем.

      Вставай, поднимайся, рабочий народ!

      Вставай на врагов, брат голодный!

      Раздайся, клич мести народной!

      Вперед! Вперед! Вперед! Вперед!

      Вперед!

      Богачи-кулаки жадной сворой

      Расхищают тяжелый твой труд.

      Твоим потом жиреют обжоры,

      Твой последний кусок они рвут.

      Голодай, чтоб они пировали,

      Голодай, чтоб в игре биржевой

      Они совесть и честь продавали,

      Чтоб глумились они над тобой!

      Вставай, поднимайся, рабочий народ!

      Вставай на врагов, брат голодный!

      Раздайся, крик мести народной!

      Вперед!

      Откуда-то вынырнул Стевча. И многозначительно шепнул мне на ухо: «Марсельеза!»

      Я не очень хорошо его понял. Стевча попробовал мне объяснить, что это – коммунары, радикалы, из Ясеницы.

      Из канцелярии выбежали двое полицейских и прикладами вкупе с ногами стали наказывать троицу за отсутствие слуха. Неприятно было смотреть, как они дубасят пьяную компанию.

      – Так и нужно. Иначе мы окажемся в… – Стевча показал рукой за Дунай, откуда он переселился в Гроцку, и добавил: – Такие нас и туркам продадут, если что.

      Пока бородача тащили в канцелярию, он смотрел на меня укоризненно, как будто это я привел полицейских. И упрямо пытался довольно высокими каблуками зацепиться за брусчатку. Его тошнило. Сербия, похоже, навсегда останется полицейской страной. Не могу сказать, что испытываю какую-то особую симпатию к коммунарам, я отлично знаю, что с ними надо действовать жестко, и все же…

      Сейчас,