Дозы. Виктор Мельников

и я мотаю головой. – Хочешь, я взберусь тебе на колени котёнком? Ты погладишь меня.

      – Отсоси!

      Кончить в рот невозможно, коль не стоит. И Егор вернулся быстро…

      – Я не помешал?

      – Нет, – говорю.

      Ширинку мою Танюха застегнула сама.

      Всё повторяется. Пьём молча. Не по правилам. Егор думает, что я на него злюсь из-за Таньки. Ошибается. Я добрый и злюсь на себя. Я не вижу разницы между нами. Интересно, а у Егора получится?

      – Танюша, Егорка тоже человек.

      Она делает ему минет, я пью пиво. Смотрю.

      Странное чувство возникает, когда ты не при делах. Егор оказался сильней меня, пусть я и старше…

      – Идите вон! – не выдерживаю.

      – Ты сам попросил, – говорит Егор.

      Я бью его в лицо. Он падает на четвереньки.

      Танька убегает в ванную, закрывается. Я не могу сломать дверь. Мне хочется её ударить. Злость закипает во мне расплавленным свинцом. От бессилия я поворачиваюсь, чтобы ударить ещё раз Егора, но получаю сам чем-то тяжёлым по голове…

      Силуэт двоится. Фокусировка не удаётся сразу.

      – На. Выпей!

      Двести грамм водки. Егор протягивает мне гранёный стакан. Где он его взял?

      – Ты живой?

      – А что произошло?

      – Да так, ничего.

      – Где Танька?

      – Ушла. Больше не придёт. Тебя испугалась.

      Я выпиваю лишь половину. Закусываю пучком петрушки. Егор допивает всё остальное.

      – Я пойду, – говорит он. И поспешно уходит, не объяснив ничего.

      На работе отмазаться не получилось. Уволили.

      Грусть возрастает, когда нет сочувствия, а природа смеётся тёплым деньком. Я знал, что предпринять, но желание выпить отпадало само собой сразу, в одно мгновение, когда на встречу шла какая-нибудь красотка. И я оглядывался, переводя взгляд вниз, на бёдра, не стесняясь взглядов прохожих, бросаемых в мою сторону, на эту наглость. Мне было всё равно; я не знал почему.

      Пьяный без вина, без вины виноватый (так я считал в тот момент) я болтался сам по себе по местной округе, не желая заходить ни в одно кафе или бар, где предмет вожделения можно было найти почти сразу. Требовалось чего-то другого, романтики, наверное. И это в тридцать пять лет, когда всё романтичное отпадает само собой за ненадобностью, а из-за повседневности возникает суета, перекрывающая чёрной вуалью цвета радуги, и дни превращаются в однообразное варево кислых щей. Радость, как всплеск эмоций, на короткий миг, улетучивается яркой искрой, показавшись в ночном небе падающей звездой, да так, что не успеть желание загадать. И от этого становится грустно больше. Обиды лишь нет: обижаться-то не на кого, только на себя. И злости нет. Безволие и апатия.

      Танюха позвонила на сотовый:

      – Я хочу выпить. Я приду?

      – С Егором?

      – Он умер. Не знаешь?

      Мне было всё равно.

      – Нет.

      – Я приду? Помянем.

      Такое случается. И с каждым может случиться.

      – Как он умер?

      – Сбил пьяный водитель.

      – А он был трезвый?

      – Не знаю.

      Какая